Двадцать секунд вбежать в комнату, три секунды схватить поднос и еще двадцать пять секунд вернуться в кусты, этого довольно, чтобы успешно завершить операцию.
Как только дверь закрылась, я рванул вперед. Я ничуть не боялся, что меня увидят, ведь если бы кто и увидел, все равно не узнал бы — так, мелькнула какая-то невразумительная тень. Первый этап операции я выполнил гораздо быстрее, чем планировал, но только я схватил поднос, как за дверью послышались шаги.
Решение надо было принимать молниеносно, и уж кто-кто, а Бертрам Вустер в такие минуты всегда оказывается на высоте.
Должен пояснить, что эта маленькая столовая была совсем не та комната, в которой эти недоросли Дуайт и Сибери устроили свою историческую потасовку, и, называя ее маленькой столовой, я, в сущности, ввожу читателей в заблуждение. На самом деле это был скорее кабинет или, может быть, контора, где Чаффи занимался делами своего поместья, подводил счета, с тоской размышлял о растущих расходах в сельском хозяйстве, гнал в шею арендаторов, когда они просили снизить арендную плату. А поскольку все эти занятия требуют письменного стола солидных размеров, Чаффи, к счастью, такой стол и поставил. Он занимал весь угол комнаты и так и манил меня к себе.
Через две с половиной секунды я уже скрючился позади него на ковре и старался дышать исключительно через поры.
Дверь отворилась, кто-то вошел. Ноги прошагали по полу и остановились прямо возле стола, что-то щелкнуло — невидимая рука сняла трубку с телефонного аппарата.
— Чаффнел-Реджис два-девять-четыре, — произнес голос, и представьте себе, какая гора свалилась с моих плеч, когда я понял, что тысячу раз пожимал этому голосу руку, — это был голос верного друга, который не оставит в беде.
— Дживс, это вы! — воскликнул я и выскочил как черт. из табакерки.
Дживса невозможно вывести из равновесия. Кухарки при виде меня бьются в припадках, пэры Англии подскакивают в воздух и дрожат, а он лишь посмотрел на меня почтительно и невозмутимо, корректно поздоровался и продолжал заниматься текущими делами. Дживс любит во всем последовательность и порядок.
— Чаффнел-Реджис два-девять-четыре? Гостиница «Морские дали»? Вы не могли бы мне сказать, сэр Родерик Глоссоп сейчас у себя в номере?… Еще не вернулся?… Благодарю вас.
Он повесил трубку и получил возможность уделить немного внимания своему бывшему хозяину.
— Доброе утро, сэр, — повторил он. — Не ожидал встретить вас здесь.
— Да, знаю, но…
— Помнится, мы с вами договорились встретиться во вдовьем флигеле.
Я содрогнулся.
— Дживс, — сказал я, — сейчас я в двух словах расскажу вам о вдовьем флигеле, и мы навсегда об этом забудем. Знаю, вы хотели только добра. Знаю, что, когда вы меня туда направляли, вами руководили самые благородные побуждения. Однако послали вы меня в логово разъяренного льва, такова горькая правда. Знаете, кто скрывался в этом непотребном вертепе? Бринкли, к тому же вооруженный топором.
— Как мне тяжело это слышать, сэр. Следовательно, как я полагаю, вы там не ночевали?
— Нет, Дживс, какое. Я спал, если только это можно назвать сном, в беседке. Я как раз пробирался к людскому входу по кустам в надежде найти вас, и вдруг увидел, горничная ставит на стол поднос с едой.
— Это завтрак его светлости, сэр.
— А где он сам?
— Должен скоро спуститься, сэр. Как удачно, что ее светлость поручила мне позвонить в гостиницу «Морские дали». Не окажись я здесь, нам было бы довольно трудно связаться друг с другом.
— Еще бы. А кстати, зачем понадобилось звонить в эти самые «Морские дали»?
— Ее светлость тревожится о сэре Родерике, сэр. Думаю, она поразмыслила и пришла к заключению, что обошлась с ним вчера вечером чересчур сурово.
— Ага, за ночь материнская любовь слегка поостыла?
— Судя по всему, да, сэр.
— Стало быть, «вернись, я все прощу»?
— Именно так, сэр. Но, к несчастью, сэра Родерика нет, и мы не располагаем никакими сведениями о его дальнейшей судьбе.
Этими сведениями располагал я и потому, конечно, незамедлительно поделился с Дживсом.
— С ним все благополучно. После воодушевляющей встречи с Бринкли он пошел в мой гараж за бензином. Он говорил, что бензином тоже можно оттереть лицо, не хуже масла, — это правда?
— Да, сэр.
— Тогда, думаю, он сейчас катит в столицу, а может, уже и прикатил.
— Я тотчас же извещу ее светлость, сэр. Полагаю, это сообщение в значительной степени умерит ее беспокойство.
— Вы в самом деле думаете, что она все еще любит его и желает совершить amende honorable?
— Или протянуть пальмовую ветвь? Да, сэр. Во всяком случае, ее поведение дает все основания сделать такой вывод. У меня сложилось впечатление, что старая любовь вспыхнула с прежней силой.
— Я очень рад, — искренне сказал я. — Должен вам признаться, Дживс, что после нашего с вами последнего разговора я совершенно переменил свое мнение о вышеупомянутом Глоссопе. В бессонные ночные часы между нами возникли узы, которые можно бы, пожалуй, назвать доброй дружбой. Мы обнаружили друг у друга массу скрытых достоинств и расстались, осыпая друг друга приглашениями на ленч.
— Неужели, сэр?
— Клянусь, Отныне в доме Глоссопа всегда будет стоять на столе прибор для Бертрама, и симметричный прибор для Родди у Бертрама.
— Очень приятное известие, сэр.
— Еще бы. Так что, если в ближайшее время будете беседовать с леди Чаффнел, можете ей передать, что я вполне одобряю этот брак и даю на него согласие. Однако сейчас, Дживс, все это дело десятое, — продолжал я, переводя разговор в практическую плоскость. — Сейчас важно другое: я умираю с голоду, и мне нужен этот поднос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65