Чарли открыл конверт и извлек… нет, это был не Спринтер-Боб. Ничего общего со Спринтером – Бобом.
И вот тут-то в кухню вплыла бабушка Бон. Она застыла в дверях, поправила воротничок, белоснежную прическу, разгладила строгую черную юбку. Вид у бабушки Бон был такой, точно она собиралась выполнить главную миссию своей жизни.
На фотографии, которую Чарли вытащил из конверта, был мужчина с маленьким ребенком на руках. Мужчина сидел на стуле с высокой спинкой. Лицо у него было длинное и скорбное, волосы – редкие и седые, а костюм – помятый и черный. Из-за толстых стекол очков казалось, будто взгляд у него какой-то стеклянный и отсутствующий.
Чарли все смотрел и смотрел на фотографию: он никак не мог убрать ее в конверт – глаза как приклеились к портрету. Голова у мальчика закружилась, а в ушах начались загадочные шумы – вроде того свиста, шуршания и бормотания, которые раздаются, когда пытаешься поймать по радио какую-то определенную станцию.
– Ой, – сказал Чарли. – Это… что? – Его собственный голос раздавался издалека, как будто сквозь толщу тумана.
– Что-то не так, Чарли? – насторожилась мама.
– Что происходит? – очутилась рядом бабушка Бон. – Мне звонила тетя Юстасия. Ее опять посетило Предчувствие. В конце-то концов, ты настоящий Юбим или нет?
Мейзи покосилась на бабушку Бон. Чарли изо всех сил тряс головой и ковырял в ухе. Только бы этот невыносимый шум пропал! Ему пришлось чуть ли не кричать, чтобы расслышать самого себя:
– В фотографии перепутали снимки! Где Спринтер-Боб?
– Сынок, не надо так шуметь. – Мама перегнулась через его плечо и посмотрела на фото. – Да-а, уж это точно не пес.
– Ой-ой-ой, – заныл Чарли, но тут бормочущие голоса внезапно пробились сквозь свист и гул и зазвучали совсем отчетливо.
Сначала заговорил женский голос, тихий и незнакомый:
Зря ты это делаешь, Мостин, ах, зря.
Но ее мать умерла. У меня нет выбора.
Возражавший голос определенно принадлежал мужчине.
Очень даже есть.
Так что же, ты возьмешь ее к себе? – спросил мужчина.
Ты прекрасно знаешь – я не могу этого сделать, – отозвалась женщина. Чарли вскинул глаза на маму:
– Кто это сказал?
– Кто сказал что? – удивилась она.
– Здесь есть мужчина? – спросил Чарли. Мейзи хихикнула:
– Только ты, Чарли.
В плечо мальчику когтями впились чьи-то пальцы. Над ним нависала бабушка Бон.
– Живо говори, что именно ты слышал, – потребовала она.
– Голоса, – выдавил Чарли. – Наверно, глупость, но… они вроде как раздавались вот из этой фотографии.
Бабушка Бон кивнула:
– И что они говорили?
– Вы ведете себя нелепо, мадам Бон! – вмешалась Мейзи.
Та одарила ее испепеляющим взглядом.
– Ничего подобного, – отчеканила она.
Чарли заметил, что мама почему-то притихла. Она беззвучно придвинула себе стул и сидела молча, бледная и встревоженная.
Мейзи двинулась по кухне, бряцая кастрюльками и сковородками и во всеуслышание бормоча:
– И нечего потворствовать всей этой ерунде. Я не…
– Чшшш! – зашипел Чарли. Он услышал, как плачет младенец.
Тот незнакомый женский голос заговорил вновь:
Ты ее расстроил. Погляди в объектив, Мостин. И постарайся улыбнуться. А то у тебя слишком мрачный вид.
А чего бы ты хотела? – поинтересовался мужчина.
Фотоаппарат щелкнул.
Готово. Сделаем еще один снимок?
Поступай как знаешь.
В один прекрасный день ты мне еще спасибо скажешь, – проговорила женщина за кадром. – Если ты и впрямь решился, то ничего, кроме фотографии, у тебя на память о ней не останется.
Хм.
Тут Чарли заметил, что из-за стула, на котором сидел мужчина с младенцем, выглядывает кот. Кот был рыжий, и не просто рыжий, а необычайно рыжий. Как начищенная медь. Как пламя.
Откуда-то издалека до Чарли долетел мамин голос:
– Давай я отнесу фотографию обратно, а, Чарли?
– Нет, – прошептал Чарли. – Пока не надо.
Но похоже, фотографии больше было нечего ему поведать. Младенец жалобно хныкнул и замолк. Мрачный мужчина молча смотрел в объектив, а кот… кажется, кот мурлыкнул. Но Мейзи так грохотала кастрюльками, что заглушала все остальные звуки.
– Тише вы! – велела бабушка Бон. – Мешаете Чарли слушать!
– Ерунда, – буркнула Мейзи. – Я просто не понимаю, Эми, как ты можешь спокойно сидеть и терпеть чушь, которую несет твоя дорогая свекровь. Бедняжка Чарли! Он самый обыкновенный мальчик! Да у него нет ничего общего с этими чокнутыми Юбимами!
– В его жилах течет их кровь, – еле слышно произнесла мама Чарли. – Против этого ничего не возразишь.
Мейзи возражать не стала. Она сжала губы в ниточку.
Чарли был изрядно озадачен. Еще утром он считал себя самым обычным мальчишкой. Волшебная палочка его не касалась, и по голове он тоже не получал. Если не считать каштана, но каштан ведь спружинил. И током его, Чарли, не било, и с подножки автобуса он не шлепался. И отравленных яблок, насколько ему помнилось, тоже вроде не ел. И вот на тебе – он, Чарли, слышит голоса, которые издает листок фотографической бумаги.
Чтобы немножко успокоить маму, Чарли сказал:
– Да ну, это мне померещилось. Я… я все придумал.
Бабушка Бон надвинулась на него еще ближе и прошипела:
– Ночью держи ухо востро. После полуночи кое-что действует куда сильнее.
– К вашему сведению, после полуночи он будет спать, – тотчас вставила Мейзи, у которой слух был не хуже, чем у охотничьей собаки. – Ерунда все это.
– Ха! – парировала бабушка Бон. – Вы еще увидите! – И она выплыла из кухни, оставив после себя отчетливый запах нафталина и лаванды.
– Я ничего не слышал, – сказал Чарли, как только она скрылась.
– Точно? – встревоженно уточнила мама.
– Честное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71