Мы сняли этот чердак полгода назад, когда из брошенной случайно, повисшей в воздухе и осмеянной вначале фразы родилось желание жить вместе. В пятьдесят квадратов мы умудрились впихнуть два рабочих угла – мой (пульт, вертушка, лэптоп, колонки, плеер, усилок), Машин (треножник, снова лэптоп, фотоаппарат) и двухъярусную кровать – когда ссоримся, а происходит это часто, первую половину «ночи» мы спим раздельно.
Ночь для меня – понятие условное. До утра я работаю в клубе, а днем отсыпаюсь, поэтому на небольших окнах сомкнуты одна с другой тяжелые черные шторы – даже в самый яркий день в нашей студии царит мрак. День в режиме ночи. Если я халтурю и сдвигаю шторы неплотно, то через щелку, как сейчас, прорывается луч солнца. Он разрезает комнату пополам, и я люблю, проснувшись, наблюдать за затейливым и прихотливым танцем пылинок в узком солнечном луче.
– Ты расстроен, – продолжает подбираться к теме Маша.
Я пожимаю плечами. Мы уже хорошо изучили друг друга, чтобы чувствовать настроение без слов.
– Ты из-за квартиры? Ди, только дослушай меня до конца, ладно?.. Я ведь тоже тут живу, значит, я тоже должна платить, так? Давай я у отца денег возьму…
– Маша…
– Взаймы! Что такого? Потом отдадим.
Он не заметит момента, когда мы отдадим, Маша. А день, когда я возьму его деньги, станет знаковым. Он, конечно, даст. С радостью. Чтобы потом, в те дни, когда ты приезжаешь домой, напоминать тебе – Машенька, дочка, я на тебя не давлю, но, может, хватит уже… с этим? Вокруг столько молодых людей из приличных семей, а ты нашла непонятно кого, нищего парня с пятаков, изображающего из себя великого музыканта.
Все это я произношу про себя, вслух ограничиваясь короткими репликами:
– Не возьму я его денег. Ни взаймы, никак. Закрыли тему.
– Хорошо, Ди. Ты такой гордый, такой независимый… Тогда давай вещи паковать. Хозяйка каждый день звонит. Через пару дней она просто наши вещи на улицу выкинет, ты этого хочешь?
– Я найду деньги, не проблема.
– Где? – почти кричит Маша мне вслед.
Я ухожу на кухню. Открываю холодильник, долго вожусь с пакетом кефира. Я приучил себя гасить Машу именно таким способом – когда я чувствую, что ее вот-вот сорвет, как крышку с кастрюли с кипящим ­супом, просто обрываю разговор под благовидным пред­логом.
– Успокоилась? – спрашиваю минутой позже.
Теперь молчит Маша. Закончив с первой сигаретой, закуривает вторую. Нет, она не успокоилась.
– Ди, я не могу понять, что с тобой. Ты вернулся… каким-то другим.
– Ма-а-аша… – Выставив руки вперед, я неверной походкой иду к кровати, копируя Джексона в «Триллере». – Я не такой, как другие ребята…
Снова фальстарт. Маша отбивает мои руки.
– Да что такое, Маша? Что случилось?
– Это с тобой что случилось? Ди, я тебя знаю как облупленного, ты третий день ходишь с этой фальшивой улыбочкой, типа, все нормально, но я же вижу, что тебя что-то грызет!
– Чего ты выдумываешь…
– Ты из-за Москвы, да? Ну, ладно, не получилось, наплюй. Подумаешь, на одного идиота нарвался…
– Видела бы ты его рожу.
– И ты что, вот так сразу сдался, да?
От возмущения я даже задерживаю дыхание. Меня потрясает это умение Маши выворачивать все ситуации так, чтобы я оказался виноватым. С другой стороны, это всякий раз доказывает, что она действительно меня любит.
– Бросил попытки, прыгнул в вагончик и уехал ­обратно, да? Конечно, здесь проще…
– Маша…
– Здесь тебя все любят, все знают, так, конечно, спокойнее… Но ты должен двигать себя! – распаляется Маша. – Ты гений! У тебя просто нет права так наплевательски относиться к своему таланту! Нужно реализоваться!
– А я реализуюсь, – отвечаю я, предчувствуя скандал и наивно пытаясь его избежать.
– Диджеинг в крохотном клубе маленького города – это не реализация, – гнет свою линию Маша. – Капитуляция – более подходящее слово. Тебе просто удобно и спокойно жить, окружив себя поклонением кучки малолеток. Тебе уже двадцать три, – продолжает моя девушка. – Посмотри на своих. – Она обводит рукой стену, с которой на нас смотрят Боуи и Корнелл, Плант и Пейдж, Снуп, Дре и Биг Бой. – Что они успели к двадцати трем? Они уже стали кем-то!
Я пытаюсь закрыть ее рот поцелуем, но она вырывается и отталкивает меня.
– А ты тусуешься с этими двумя неудачниками, хотя понимаешь, что выше их на голову! До каких пор ты будешь прятаться за своим пультом?! – Она уже ­кричит.
И тогда я тоже взрываюсь.
– Да, мне нравится работать в «Орбите»! – ору я. – Такой вот я урод! Мне нравятся эти люди! И я доволен своей жизнью. Мы с тобой по-разному смотрим на музыку, Маша. Для тебя она – способ утвердиться в мире, а я ею живу. Музыка течет в моих жилах вместо крови. Я играю не для известности и не чтобы пролезть в телевизор – я просто не могу по-другому. Это мой способ жить.
– Пять лет, – холодно цедит Маша. – Через пять лет у тебя пройдет этот мальчишеский восторг. Тебе надоест «Орбита», твои поклонники вырастут, и их место займут другие, и ты будешь развлекать их, подстраиваясь под их вкусы и желания. А потом устанешь. И превратишься в не сумевшего реализовать себя тридцатилетнего старика, желчного и ядовитого. Пульт, вертушка и колонки станут твоим разбитым корытом. Если, как ты говоришь, креатив бьет из тебя – выплесни его в мир, а не в сотню провинциальных гопников. Вырвись из этого болота!
– Ты тоже здесь живешь, – пытаюсь я ее осадить.
– Да. Но, в отличие от тебя, не собираюсь оставаться в этой помойке.
– Помойка? Получается, я с помойки, друзья мои с помойки?
– Денис, извини, я не то хотела…
– Но сказала именно это. Мама моя с помойки, да? – В глубине души я понимаю, что цепляюсь за фразу, чтобы перевести принявший нежелательный оборот разговор в другое русло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13