Это основное из того, что я пока узнал. Буду извещать вас по мере поступления новых сведений.
Ваш верный граф де Сен-Жермен, писано в год Господень 1746, 24 июля в Индауре».
Он перечитал письмо, сложил и запечатал собственной печатью. Потом взял длинную трубку с подноса, прочистил головку особым лезвием, набил измельченным табаком из горшочка, зажег лучину и закурил. Стал обдумывать второе письмо, которое собирался написать Соломону, но едва выпустил первое облачко дыма, как вернулся сияющий Александр, в широких шароварах и высоких сапогах, раскрасневшийся после прогулки. Увидев отца за рабочим столом, юноша воскликнул:
– Вы позволите сменить вас на этом месте? Я уже больше четырех месяцев не писал матери, она, должно быть, вся извелась от беспокойства…
Образ Данаи возник в памяти Себастьяна внезапно, словно летняя гроза. Она сказала, что любила его. Любила? После одной давней беседы с Соломоном ему никак не удавалось понять смысл этого слова. Брат Игнасио тоже его любил. А почему бы тогда и не графиня Миранда? Оба хотели обладать им.
А он сам? Ведь он тоже хотел обладать Данаей.
Сын наблюдал за отцом, заинтригованный его рассеянным взглядом. Себастьян поднял глаза. Дым сносило в сторону окна, и к терпкому аромату табака примешивалось благоухание роз. Вместе они образовывали некий третий запах, совершенный в своей двуполости.
– Александр, вы меня любите, предполагаю?
– Да, отец, – ответил сын, удивленно засмеявшись и положив свой бамбуковый хлыстик на сундук.
– И вы предполагаете, что я вас тоже люблю?
– Да, отец, – ответил Александр, на этот раз растерянно.
– Вы правы. Ну что ж. Мы больше не должны любить друг друга.
Себастьян посмотрел на своего сына весело, но решительно. Сбитый с толку Александр нахмурился:
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы когда-нибудь размышляли об этом чувстве?
– О любви?
– В самом деле, его так называют.
– Да… Но я не понимаю…
– А вам не приходило в голову, что оно выражает стремление к обладанию?
Александр заморгал.
– Хочется обладать тем, что любишь, – пояснил Себастьян.
– Разве это не естественно?
– Вот именно. Ненависть тоже естественна. Людей или вещи любят не за то, чем они являются, но из потребности подчинить их своей воле.
– И дальше?
– Дальше теряют уважение к любимому предмету. Ведь ни любовь, ни ненависть не бескорыстны. И если предмет любви питает другие желания, их хотят подавить. Он сопротивляется. Рождается конфликт. Возникает нелюбовь, а то и ненависть.
Александр рассмеялся.
– Как это у вас выходит! Из-за нескольких разногласий…
– Они были бы не так тягостны, если бы не вмешалась любовь.
– Но почему же мы должны перестать любить друг друга? Я вам мешаю?
– Нисколько. Но я подумал, что, если бы мы отказались от этого чувства и постарались относиться друг к другу как к самим себе, наши узы стали бы гораздо глубже и не так примитивны.
Александр сел, окончательно сбитый с толку.
– Как к самим себе? – переспросил он.
– Если я буду относиться к вам не как к своему любимому сыну, но как к самостоятельному, обособленному существу, которого из уважения требуется понять, а не просто навязывать ему свою волю, значит, я отождествлю себя с вами.
Александр улыбнулся, и Себастьян вдруг почувствовал, как трудно ему будет бороться со своей привязанностью к этому юноше, столь щедро одаренному природой, но при этом начисто лишенному рисовки и бахвальства, свойственных его сверстникам.
– Вам легче это сделать, отец, поскольку из нас двоих именно вы располагаете авторитетом. Не припомню, чтобы я когда-нибудь навязывал вам свою волю.
– Верно, вы подчинялись моей. Но однажды вы взбунтуетесь под предлогом, будто с годами я повредился в рассудке. И тогда вы будете испытывать ко мне только жалость, втайне мечтая, чтобы небо укоротило мою старость.
Александра сотряс беззвучный смех.
– Подобным же образом, – продолжил Себастьян, – полагая, что я – это вы, я не буду пытаться навязывать вам свою волю, когда сочту, будто вы совершаете ошибку. Я просто укажу вам на нее, как это делают с самим собой, или как я сделал бы это для друга.
Александр задумался.
– Вы хотите стать мной? – спросил он недоверчиво.
– И чтобы вы стали мной.
– А как мне это сделать? Я уже больше года живу с вами, но почти ничего о вас не знаю.
– Потому что вы были кем-то другим, – ответил Себастьян с нажимом. – Вы лишь в четырнадцать лет открыли для себя отца, которого никогда не видели. Я был для вас тайной.
– Вы и сейчас тайна.
– Вот видите.
Оба помолчали.
– Я восхищаюсь вами, – заговорил снова Александр. – Неужели теперь надо перестать? Если я – это вы, то мне придется подавить свое восхищение, а это наполнит меня тщеславием.
– Почему вы мной восхищаетесь?
– Ваша непринужденность, ваша таинственная способность разгадывать людей и ситуации, ваша отстраненность от них…
– Я приобрел это ценой страдания.
– Другие нет. И вы продолжаете меня удивлять.
– Отождествив себя со мной, вы тоже приобретете все это.
Молодой человек задумался над явно неожиданными для него словами.
– А вы восхищаетесь мной? – спросил он.
Вопрос был несколько провокационный.
– Да.
– Почему?
– Ваша мать прекрасно вас воспитала. Вы человек прямой, но способный на уловку. Волевой, но интуитивный. Ваша духовная утонченность проявляется в том, как вы держите себя. Все эти качества особенно заметны, когда я вижу вас в седле. Всадник сразу обнаруживает свою натуру: трус он или храбрец, простак или плут.
Похвала вызвала улыбку Александра.
– Воздайте за это честь и моей двоюродной бабушке, княгине, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130