Ц Солибас, восторжествовавший над Голубыми, нам поможет вместе с Зелен
ыми, Ц сказал Гараиви, указывая на победителя, несомого на руках.
И продолжал, чтобы увлечь в разговор Управду, все еще безмолвного:
Ц Ты видел, как Константин был доволен бегами и рукоплескал Голубым? Пар
тии, конечно, уничтожили бы друг друга, если бы не охранители порядка. Я с у
довольствием слушал пенье мелитов и игру серебряных органов, поставлен
ных у меты Голубых и у меты Зеленых; это меня восхищало. А я ведь привык к бе
гам. Я видел триумфы вождей партий и их поражения, и никогда мне не наскучи
т видеть их в золотых куртках и с цветной перевязью, которая их так хорошо
опоясывает. Знаешь, что я тебе скажу: я не жалею о моей родине, я не хочу уйти
из Византии, где дается такое прекрасное зрелище бегов. К тому же, как теб
е известно, Сепеос, Солибас и я, мы все за тебя и за твою сестру Виглиницу, вм
есте с игуменом Гибреасом, который желает победы Блага над Злом, когда ты
будешь Базилевсом; за тебя Зеленые, за тебя народ Византийский, за тебя по
клоняющиеся иконам, за тебя православные, которые плюют в лицо патриарху
евнуху и предпочитают Пречистую Святой Премудрости. И потому, уверяю те
бя, я не отдам мои грядущие дни за все ладьи Золотого Рога, хотя бы они были
нагружены золотом, драгоценностями, венцами, тканями; потому что мне как
ой-то голос говорит, что мы будем обитать в Великом Дворце, будем председа
тельствовать на играх в Ипподроме, среди стражей, под сенью их знамен!
Постепенно сгущался мрак, и массы домов едва оживлялись огоньками, вспых
ивающими в переплетах их окон, кое-где с железными решетками. В некоторых
домах были террасы, высоко поднятые, точно воздушные; стены исчезали под
высоко тянущимися виноградными лозами, гордами и аристолохами; молчали
вые группы женщин и мужчин, в длинных одеждах, широких далматиках, прямо п
адающих покрывалах, темными контурами выделялись на фоне неба, которое т
еперь подернулось серыми полосами. Управда и Гараиви шли очень быстро, п
оглядывая то на профиль акведука Валента, с огромными арками, покрытыми
роем людей, то на многочисленные церкви, глубокие нарфексы которых были
открыты на площадях, осененных тенью от их сближенных куполов. Они шли, на
правляясь вправо к Золотому Рогу, склоны которого обрамляли широкие вод
ы металлического оттенка, отражающие берега; долгими улицами они спуска
лись с холма, смежного с разношерстным Гебдомоном, предместьем, полным ш
умов, заглушаемых громадностью города, лежащего у трех морей. Гараиви не
говорил ничего, чтобы не отвлекать Управду, погруженного в мечты, от кото
рых трепетали его губы, и склонялась головка со светлыми волосами, подре
занными у шеи и слегка волнистыми под шапкой из козьей шерсти в красных п
олосах. Он замедлял шаг настолько, что Гараиви поворачивался, снова брал
его за руку и вел за собой по запутанным улицам, через более просторные пл
ощади и перекрестки, полные людей.
Во мраке, широко спустившемся, в низких лавках купцов, слабо озаренных, не
определенные массы товаров не останавливали редких прохожих.
Кто-то, шедший с фонарем, остановился:
Ц Матерь Божия! Всемогущий!.. Это ты, Гараиви!
Вынув из-под одежды два круглых предмета, он их положил на мостовую и подн
ял фонарь вровень с лицом набатеянина.
Ц Я продал всего одну дыню, а думал продать их много, чтобы обогатиться. И
потому я отдыхал в Гебдомоне, знаешь, под стеной, в то время как ты, без сомн
ения был в Ипподроме.
Он взял дыню, подбросил и подхватил ее одной рукой, другой держа фонарь, сд
еланный также из дыни, прорезанной узорами и выдолбленной внутри, с горя
щим обломком смолистого дерева. И прежде чем уйти, он обошел вокруг Гараи
ви, спина которого озарилась светом неподражаемого фонаря.
Ц Всемогущий!
И повторяя непрерывно, как заклинание: Всемогущий! Ц он, охваченный вост
оргом, смотрел глазами безумца, Ц каким он и был, вероятно, Ц на далматик
у Гараиви, на которой голова единорога расширялась в лучах вытканного ко
леса, пляшущего над его ноздрями.
Она покрывала спину набатеянина и он в любовании выставлял эту ужасную г
олову, как бы пожирающую складки далматики, отдельные полосы которой был
и украшены еще другими вытканными рисунками. Вдосталь надивившись, удал
ился прохожий, унося под полой одежды свои дыни. И в последний раз слетело
отрывисто с уст его завистливое: О Великий, Всемогущий! Его прорезанная д
ыня светилась, оставляя лучистый свет, скоро потонувший в неожиданном ск
рещении улиц.
Ц Сабаттий прав, восторгаясь моей далматикой, Ц произнес голосом, как б
ы дрожащим от радости, Гараиви. Ц Все в Византии достойно поклонения. И т
ы, Управда Ц ты, которому суждено стать Базилевсом, ты не менее достоин по
клонения, чем Виглиница, которая сознает свое величие!
По улицам, отличавшимся многообразием зданий, спустились они к Гебдомон
у, поднялись к Влахерну до двойных зубчатых стен с четырехугольными башн
ями. Оставили позади себя Ипподром, Великий Дворец, Святую Софию, квартал
Ксеролофос, Термы Аркадия, статую Феодосия, Тетрапилы Августа, Пурпурен
Константина Ц весь город, шумный и переливавшийся, на фоне которого выд
елялись золотые и серебряные купола, портики, бани, трибуны, бассейны, вид
имые с достигнутой ими высоты. Необычное здание выросло вдруг перед ними
среди новых улиц и безмолвных домов: удлиненная стена с дугообразно выр
езанными наверху окнами, покоившимися на колонках, и отбрасывавшими неж
но мерцавший свет. Затем выступ крытой паперти храма, снова продолжение
стены, и, наконец, обрисовался вдруг исполинский памятник, в этой части го
рода как бы невероятный, перерезанный двумя поперечными ходами, с нарфек
сом, устремлявшимся вперед под круглым просветом фасада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20