— Какое счастье для меня, что я опять могу порадовать этих милых девушек! Сегодня я вижу их менее печальными, чем тогда, когда я увозил из монастыря, где их заперли. Но прелестны и грациозны они по-прежнему. Как мне было приятно видеть их в объятиях великого отца.
— Их место там, а ваше — не здесь! — грубо ответил Дагобер и указал Родену на дверь.
— Ну, у доктора Балейнье, — улыбаясь, тихонько сказал иезуит, — надеюсь, я был на месте, когда возвратил вам ваш орден… когда мадемуазель де Кардовилль не дала вам задушить меня, назвав меня своим освободителем!.. Право, девочки, он чуть меня не задушил: несмотря на его годы, у него рука железная. Ха-ха-ха! Впрочем, пруссаки и казаки знают это еще лучше меня…
Этими словами иезуит ловко напомнил о своих услугах. Мадемуазель де Кардовилль сообщила маршалу, что Роден очень опасный человек, что она была им одурачена, но отец Розы и Бланш в заботах и огорчениях забыл предупредить Дагобера. Впрочем, солдат инстинктивно не доверял иезуиту, несмотря на все благоприятные признаки; он был слишком научен опытом, чтобы всему этому верить. Поэтому он отрывисто заметил:
— Ладно, тут дело не в том, какая у меня рука, а…
— Если я и намекнул на пылкость вашего характера, — келейно сказал Роден, продолжая приближаться к сестрам круговыми движениями пресмыкающегося, свойственными ему, — то это только при воспоминании о тех маленьких услугах, какие я имел счастье вам оказать…
Дагобер пристально взглянул на Родена, опустившего при этом свои вялые веки, и сказал:
— Во-первых, порядочный человек никогда не напомнит об услугах, какие он оказал, а вы уже в третий раз возвращаетесь к этому вопросу…
— Но, Дагобер, — шепнула ему Роза, — если речь идет об отце…
Солдат жестом попросил девушку замолчать и предоставить говорить ему. Продолжая смотреть в глаза Родену, солдат прибавил:
— Хитрая вы штучка… ну да ведь и я старый воробей.
— Я хитрый? — простодушно сказал Роден.
— Ладно… знаю. Вы думаете; вы меня обошли вашими ловкими фразами? Нет, сорвалось! Слушайте: кто-то из вашей шайки святош стащил у меня крест… вы его мне отдали… Ладно. Кто-то из той же шайки похитил девочек… вы их привели обратно… Ладно… Вы донесли на этого предателя д'Эгриньи… Так… Но что же это доказывает? Во-первых, что вы настолько низки, что были участником этой банды, во-вторых, что вы же имели низость на нее донести. Оба эти поступка достаточно гнусны, и поэтому вы мне очень подозрительны. Проваливайте, проваливайте… смотреть на вас — вредно для девочек…
— Но…
— Без «но»!.. Когда такой штукарь принимается за добрые дела, под этим скрывается какая-нибудь мерзость… Надо остерегаться, и я остерегаюсь.
— Я понимаю, — холодно заметил Роден, негодуя, что не может обойти солдата, — что это недоверие победить нельзя… Но вы хотя бы подумали, какая мне выгода вас обманывать?
— Уж не без умысла, видно, вы сюда забрались, если вас нельзя выжить отсюда.
— Да ведь я сказал вам, зачем я пришел!
— С вестями о маршале, не так ли?
— Именно так! У меня есть о нем свежие новости… — И снова отойдя к двери, Роден приблизился к девушкам: — Да, милые девочки, у меня есть вести о вашем отце!
— Пойдемте ко мне… там вы их и расскажете.
— Как? У вас хватит жестокости лишить этих милых девочек вестей об их…
— Черт возьми! — загремел Дагобер. — Неприятно мне выбрасывать за дверь человека ваших лет… а, видно, придется… Кончится это или нет?
— Ну пойдемте… пойдемте, — кротко заметил Роден, — не сердитесь на такого старика, как я… стоит ли? Пойдемте к вам; я расскажу вам все одному, и вы будете раскаиваться, что не дали мне говорить при барышнях… это будет вам наказанием… злюка вы эдакий!
И говоря это, Роден с новыми поклонами прошел вперед Дагобера, скрывая досаду и злобу на него, а солдат, уходя из комнаты, подмигнул девушкам.
Сестры остались одни. Через четверть часа, не больше, Дагобер вернулся.
— Дагобер… ну что? Какие новости об отце? — спросили девушки с живейшим любопытством.
— Этот старый колдун все знает… знает и господина Робера… Все это еще более усиливает мои подозрения… — задумчиво отвечал солдат.
— А какие же вести об отце? — спросила Роза.
— Один из друзей этого негодяя (я не могу иначе его называть) встретил маршала в двадцати пяти лье отсюда, и ваш отец, зная, что он едет в Париж, послал вам сказать, что он здоров и надеется скоро увидать вас.
— Ах, какое счастье! — воскликнула Роза.
— Видишь, ты был не прав, подозревая этого бедного старичка, — прибавила Бланш; — ты так грубо с ним обошелся.
— Может быть!.. Только я в этом не раскаиваюсь.
— Отчего?
— Есть на то у меня причина… И одна из наиболее веских это та, что когда он начал около вас круги делать, меня, не знаю почему, мороз прохватил, даже кровь застыла… я, пожалуй, не так испугался бы, если бы к вам подползала змея… Я знаю, что при мне он вам зла сделать не мог бы, а все-таки, несмотря на все его услуги, я насилу сдерживался, чтобы не выкинуть его за окошко… А так как я не имею привычки высказывать таким путем свою благодарность, то поневоле станешь остерегаться людей, которые внушают своим видом такие мысли…
— Добрый Дагобер, тебя делает таким подозрительным привязанность к нам, — ласково сказала Роза. — Это доказывает, как сильно ты нас любишь!
— Да… как ты любишь своих деток, — прибавила Бланш, подходя к Дагоберу и обмениваясь с сестрой многозначительным взглядом, как будто обе они затеяли какой-то заговор в отсутствие солдата.
Но Дагобер, на которого нашла недоверчивость, взглянул на сироток и, покачав головой, проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189