а Генри с большой охотой помог миссис Нелл стать одной из продавщиц у апельсинной Мэри, потому что именно такие девушки, как миссис Нелл, нужны были апельсинной Мэри – и не только ей. Он намекнул, что, бывая в театре Его Величества, король и сам не прочь будет увидеть миссис Нелл.
Нелл тряхнула локонами. Она почувствовала, что следует знать, как в случае чего вести себя с Генри Киллигрю.
Тем временем исполнилась ее сокровеннейшая мечта. Шесть дней в неделю она находилась в театре – Королевском театре! – и ей казалось, что в этом деревянном здании перед ее глазами жизнь проходила во всем ее мыслимом великолепии. Она не могла решить, на что ей нравилось больше смотреть – на сцену или на зрителей.
Надо сказать, что Королевский театр был полон сквозняков; его застекленная крыша пропускала не очень много дневного света, и совсем неуютно зрителям партера было сидеть под ней в плохую погоду; иногда в театре бывало очень холодно, потому что отопление в нем отсутствовало; иногда в нем бывало удушающе жарко от множества разгоряченных тел и свечей на стенах и над сценой.
Но, впрочем, все это были мелочи. Завороженно глядя на сцену, она могла забыть, что все еще ночует в публичном доме в переулке Коул-ярд; здесь она могла жить совсем в другом мире, подражая актерам и актрисам; могла видеть всю знать, потому что сам король бывал в театре. Разве он не был главным покровителем театра? И разве не актеры и актрисы этого королевского дома звали себя слугами Его Величества? Так что посещать театр было для него делом совершенно естественным; иногда он появлялся с королевой, иногда со снискавшей дурную славу леди Каслмейн, а иногда и с другими. Она могла видеть придворных острословов – милорда Бекингема, милорда Рочестера, баронета Чарлза Седли, лорда Бакхерста. Все они приходили на представления, а с ними приходили и дамы, с которыми они бывали дружны в то или иное время.
Она слышала о них самые невероятные истории и внимала этим рассказам благоговейно. Она видела приезд королевы в Лондон вскоре после женитьбы короля; стояла в толпе, наблюдавшей их прибытие к Уайтхоллскому мосту; королева-мать, навестившая тогда сына, встречала королевскую чету, стоя на сооруженном специально для этого события причале: все они были так роскошно одеты, что у зрителей захватывало дух.
Она знала также, что король настоял на согласии королевы сделать леди Каслмейн одной из ее фрейлин. Весь Лондон говорил об этом – об обиде королевы, о вызывающем поведении леди Каслмейн и об упрямстве короля. Ей было жаль черноглазую королеву, которая иногда бывала немного печальной и, казалось, с трудом понимала, о чем шла речь в спектакле, потому что невпопад смеялась шуткам, несчастная, – иногда чуть позже, чем надо, а иногда в тот момент, когда другие дамы лишь краснели от смущения.
Заносчиво высокомерная леди Каслмейн сидела обычно вместе с королем или в соседней ложе и разговаривала с ним громко и повелительно, отчего сидевшие в партере задирали вверх головы, чтобы видеть и слышать, что ей там надо, а зрители, сидевшие на галереях, по той же причине наклонялись – так что, когда леди Каслмейн бывала в театре, на артистов мало кто обращал внимание.
Частенько можно было видеть в собственных ложах и этих двух повес – лорда Бакхерста и баронета Чарлза Седли. Лорд Бакхерст был добродушным малым, поэтом и острословом, выделявшимся постоянно приподнятым настроением. Баронет Чарлз Седли был одновременно поэтом и драматургом. Он был таким хрупким на вид, что его прозвали Маленьким Сидом. За этими двумя особами следил весь зал. Вместе с баронетом Томасом Оглом они недавно отчаянно напроказили в таверне «Петух», где, хорошо поев и еще лучше выпив, вышли на балкон, разделись догола и обращались к прохожим в абсолютно вульгарной и оскорбительной манере. Горожане бурно протестовали, в результате чего Маленький Сид был вызван в суд и оштрафован на большую сумму; суд обязал его не нарушать спокойствие общества в течение года. Поэтому зрительный зал наблюдал и ждал, что эти трое гуляк повторят здесь, в театре, представление, данное ими в таверне «Петух».
Здесь Нелл впервые увидела роскошную жизнь королевского двора. И, наблюдая вблизи высокопоставленных особ государства, оттачивала свое остроумие на молодых весельчаках в партере. Все, у кого еще с пятидесятых годов сохранились пуританские вкусы, не бывали в театре, который, как они утверждали, был местом встреч куртизанок и тех, кто искал их общества. И действительно, знатные вельможи в партере и в ложах, придворные дамы и проститутки составляли большую часть публики. Женщины бывали на спектаклях в полумасках (которые должны были скрывать их смущение, когда сценический диалог становился слишком откровенным), и менее состоятельные подражали богатым: они переговаривались друг с другом, шумно уплетали китайские апельсины, швыряли апельсиновые корки друг в друга и в актеров, осыпали оскорблениями актеров и актрис, если им не нравилась пьеса, дрались и толкали друг друга, усиливая общий шум. Придворные и подражающие им подмастерья назначали свидания маскам. Боковые ложи, где места стоили четыре шиллинга, были заполнены придворными дамами и джентльменами и лишь слегка возвышались над партером, где место стоило два шиллинга и шесть пенсов. В средней же галерее, там место стоило скромные восемнадцать пенсов, восседала более спокойная публика, которая пришла послушать пьесу; а в шиллинговой галерее сидела беднейшая часть зрителей, сюда в конце представления разрешалось бесплатно входить кучерам и лакеям, чьи хозяева и хозяйки находились в театре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108