– Жаль, – говорит джентльмен, – а то я взял бы вас домашним священником и поместил у себя; впрочем, у меня есть в приходе еще один дом, и я его для вас обставлю (потому что пасторский домик у нас не очень хорош). Скажите, ваша жена знает толк в молочном хозяйстве?
– Не возьму на себя смелость утверждать, что знает, – говорит Адамс.
– Это обидно, – вымолвил джентльмен, – я бы дал вам штук шесть коров и отменные луга для их прокорма.
– Сэр, – сказал Адамс в полном упоении, – вы слишком щедры, нет, в самом деле слишком.
– Ничуть, – восклицает джентльмен, – я ценю богатство лишь постольку, поскольку оно дает мне возможность делать добро; а я никогда не встречал человека, которому услужил бы с большей радостью, чем вам.
С этими словами он горячо пожал пастору руку и сказал, что дом его достаточно просторен, чтобы дать приют и ему, и его спутникам. Адамс взмолился, что не хочет доставлять ему столько хлопот, и, забывая, что у них нет на всю братию и шести пенсов, сказал, что они преотлично устроятся здесь у хозяина. Джентльмен не принимал отказа и, справившись, куда они держат путь, сказал, что и думать нечего идти такую даль пешком; он попросил соизволения прислать им своего слугу с лошадьми и еще добавил, что если они не откажут ему в удовольствии провести с ним всего два дня, то он предоставит им карету шестерней. Адамс, повернувшись к Джозефу, сказал:
– Как счастлива для тебя наша встреча с этим добрым джентльменом; я так боялся, что ты не выдержишь до конца с твоей больной ногой.
И, отнесясь затем к лицу, расточавшему эти щедрые обещания, он после долгих поклонов воскликнул:
– Благословен тот час, который впервые свел меня с таким, как вы, благодетелем; вы истинный христианин, такой, какими были христиане в первые века, и делаете честь стране, где проживаете. Я охотно совершил бы паломничество в святую землю, чтоб увидеть вас; счастье мое от выгоды, какую извлекаем мы из вашей доброты, ничтожно по сравнению с моей радостью за вас, ибо я вижу, какие сокровища вы накапливаете для себя в стране непреходящей. А посему, великодушнейший сэр, мы принимаем вашу доброту как в смысле любезно предложенного вами ночлега, так и в отношении лошадей наутро.
Тут он принялся искать свою шляпу, а Джозеф свою; и уже они оба, как и Фанни, были вполне готовы, когда джентльмен, вдруг остановившись и как будто подумав про себя с минуту, воскликнул:
– Вот неудача! Я забыл, что моя домоправительница ушла со двора и заперла все мои комнаты; я, правда, мог бы взломать для вас двери, но я не смогу дать вам постель, потому что она к тому же убрала куда-то все мое белье. Я рад, что вспомнил об этом до того, как доставил вам беспокойство пройтись со мною до дому; впрочем, я уверен, что и тут вы найдете лучшие удобства, чем могли бы ожидать. Хозяин, вы дадите этим людям хорошие постели, да?
– Как же, ваша милость! – воскликнул кабатчик. – Такие дам постели, на какие не погнушался бы лечь ни один лорд или судья в королевстве.
– Я глубоко огорчен, – говорит джентльмен, – что обстоятельства сложились так несчастливо. Решено, больше я ей никогда не позволю уносить ключи!
– Пожалуйста, сэр, пусть это вас не беспокоит, – восклицает Адамс, – мы устроимся здесь превосходно; я и то не знаю, чем мы вас отблагодарим за ту милость, что вы нам даете ваших лошадей.
– Да, да! – сказал сквайр. – Назначьте час, и лошади будут завтра поданы вам сюда.
Итак, обменявшись с Адамсом многими учтивыми словами, слишком скучными, чтоб их повторять, многими рукопожатиями и любезными улыбками и взглядами и пообещав прислать лошадей к семи утра, джентльмен распростился и ушел. Адамс же со своими спутниками вернулись к столу, где пастор выкурил еще одну трубку, после чего они удалились на покой.
Мистер Адамс встал очень рано; он поднял с постели Джозефа, и между ними возник ожесточенный спор о том, ехать ли Фанни на одной лошади с Джозефом или со слугою джентльмена. Джозеф настаивал, что он вполне поправился и может позаботиться о Фанни не хуже всякого другого. Адамс же не соглашался и заявил, что не решится посадить ее с Джозефом, потому-де, что он слабее, чем думает сам.
Спор затянулся и грозил разгореться очень жарко, когда пришел слуга от их доброго друга сказать им, что тот, к сожалению, лишен возможности предоставить своих лошадей, так как конюх без его ведома задал им всем слабительное.
Это сообщение сразу примирило спорящих.
– Кого и когда, – вскричал Адамс, – так преследовала неудача, как этого бедного джентльмена! Уверяю вас, я огорчен за него больше, чем за себя самого. Ты видишь, Джозеф, как с добрым человеком обращаются его слуги? Ключница запирает от него белье, конюх поит слабительным его лошадей, и, мне думается, – судя по тому, что вчера он ужинал в этом доме, – дворецкий запер его погреб. Боже мой! Вот как в этом мире злоупотребляют добротой! Да, я больше огорчен за него, чем за себя.
– А я так нет, – вскричал Джозеф, – пешее путешествие меня не смущает, но я озабочен тем, как мы выберемся из этого дома, разве что бог пошлет нам на выручку еще одного коробейника. Впрочем, вы так полюбились джентльмену, что он охотно ссудит вас суммой и побольше той, что мы тут задолжали; с нас следует четыре-пять шиллингов, не более.
– Правильно, дитя мое, – ответил Адамс, – я напишу ему письмо и осмелюсь, пожалуй, попросить у него полторы кроны; два-три лишних шиллинга в кармане нам не помешают, – они могут нам понадобиться, ведь нам предстоит еще пройти добрых сорок миль.
Фанни уже встала, и Джозеф пошел ее проведать, оставив Адамса писать письмо; и пастор, кончив, отправил письмо с мальчишкой, а сам сел у порога, разжег свою трубку и предался размышлениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134