И... подробный и пустынный мир распахнулся, а над ними раскинулось бескрайнее небо. Герои взлетели над Витебском, поверх Витебска и наконец взлетели на небеса.
Полет в «Прогулке», которая является частью триптиха (в него входят еще картины «Двойной портрет» и «Над городом») так радостен и безмятежен еще и потому, что молодой чете есть куда потом приземлиться. Они взмывают в небо, чтобы, полетав, вновь опуститься на крыши своего города. В этой картине обалдевший от счастья художник с улыбкой во весь рот, попирая крышу дома, держит в руке нарядную жену, которая, как знамя, трепещет и парит в воздухе (правда, другие исследователи (например, А Каменский) считают, что художник держит за руку свою взвившуюся в воздух юную жену, а сам шагает по земле. Но хотя он и стоит на земле, однако как-то непрочно, словно и он собирается взлететь в воздух, ведь у них обоих сейчас окрыленное настроение и они готовы вершить чудеса ). В другой руке художник держит птицу. Таким образом, М. Шагалу (вопреки поговорке) удается удержать и небесного журавля, и земную синицу. Фигуры этой картины выстроены почти диагонально по всей поверхности холста, настроение в «Прогулке» полно эксцентрического веселья, и есть в ней что-то театрально-цирковое.
Образной основой всех картин триптиха стал мотив победы над земным тяготением, свободного полета людей в мировом пространстве. Такой мотив встречался у М. Шагала и раньше, но в начале и середине 1910-х годов он использовал его преимущественно для одной цели — вызвать ощущение странности, резкого смещения привычного. В «Прогулке» образная цель художника кардинально меняется: М. Шагал стремится сделать полет над землей метафорой достигнутой свободы и обретенного счастья. Во всех картинах триптиха герои взлетают и летят сами собой с такой естественностью, что у зрителя и мысли не возникает о какой-либо неестественности их полета.
В «Прогулке» М. Шагал и Белла образуют гибкую вертикаль, которая соединяет небо и землю, городские крыши и купола с ангельскими сферами. В этой картине художник как бы перевоплотил и переосмыслил известную метафору писателя Шолом-Алейхема «Человек воздуха». Если у Шолом -Алейхема «человек воздуха» — это незадачливый мечтательный герой, маленький человек из черты оседлости со своими непрочными заработками и скромными жизненными планами (да и те зачастую лопаются, как мыльные пузыри), то у М. Шагала «человек воздуха», «люди воздуха» появляются потому, что они высоко воспарили в своих романтических чувствах. Полет для них становится таким же обычным состоянием, как и будничная жизнь в окружении привычных кадушек и коз. Они испытывают страстную потребность взлететь и летают, легко пересекая запретную границу между небом и землей.
ПОРТРЕТ ЖАННЫ ЭБЮТЕРН
Амедео Модильяни

В том, что имя Амедео Модильяни окружено легендами, нет ничего удивительного. Своей судьбой, своим темпераментом, обаянием своей личности он как будто уже был создан для этого. У него было сердце врожденного художника, поэтому жизнь А. Модильяни, его судьба и живопись были проникнуты единым смыслом. Он жил собой, своим временем и своим искусством, ничего не делал напоказ и потому при жизни почти не знал успеха.
Время создания лучших работ А. Модильяни — вторая половина 1910-х годов, когда Европа переживала такие перевороты и потрясения, какие ей до того еще не приходилось переживать. Весь мир трясла Первая мировая война, смерть стала обыденным явлением, а трагедия почти обязательностью. Искусство металось во множестве неразрешимых проблем, его тоже трясло и бросало в разные стороны с той силой и энергией, какую мог иметь только новый XX век.
А. Модильяни начал писать в самом начале 20-го столетия, в период самых смелых дерзаний в искусстве. Но он не примкнул к «диким» и не стал кубистом, хотя дружил с поэтом Г. Аполлинером и долгие часы проводил в знаменитом кафе «Ротонда» рядом с П. Пикассо и А. Леже. Не стал он и футуристом, а, испытав влияние П. Сезанна, сделал из художественных опытов великого француза свои собственные выводы.
Рожденный в итальянском городе Ливорно, А. Модильяни попал в Париж уже в 22-летнем возрасте и всегда сохранял верность своей любимой Тоскане. Верность эта заключалась не в том, что он часто вспоминал свой родной город, а в том, что в его творчестве и в нем самом всегда жила мечта об Италии, о Возрождении, о С. Боттичелли, о флорентийских мастерах конца XV века. Но мечты о возвышенной гармонии оставались для А. Модильяни только мечтами, ибо потрясения века не могли не затронуть эти мечты. Художник был слишком архаичен для тех, кто во что бы то ни стало стремился открывать все новое, и слишком непонятен для обывателей. В этом заключалась одна из причин непризнания А. Модильяни, но в этом же состояла и причина той прочной устойчивости его славы, которую она приобрела после смерти художника.
Он не писал пейзажи и натюрморты, самые модные в то время жанры были для него исключены. Он писал портреты, и женщины на его полотнах чаще всего погружены в тихое инобытие, отделенные от реальной жизни своей поэтической грустью. В портретах А. Модильяни всегда присутствует сам художник со своей поэтической душой, мягкой жалостью к людям и неуверенностью в завтрашнем дне. Но, кроме художника, в этих полотнах живут характеры самих моделей. Можно даже сказать, что в XX веке редко кому удавалось изобразить характер портретного образа, как А. Модильяни. Он сажал свои модели на стул или в кресло, складывал их руки на коленях или на бедра, иногда позволял смотреть на художника, как в объектив фотоаппарата, и погружал их в медленное движение чувств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153