..
Следователь (глухо): — Значит, собрался все же помирать, Андрей Николаевич?
Стоменов: — Я про девку сказ веду. Али интерес потерял? Впрочем, понял иль не понял — дело твое, мне без интересности... Как говорю тебе — тысячи и тысячи мировоззрениев будет всяческих, и спор иметь за истинность свою — только зазря жизнь свою истратить, пустою ее сделать. Оттого и не переубеждаю я тебя ни в чем: хранитель сказывал — говори, вот я и разговор с тобой веду. Помнишь, что говорил: имею пряник, дак это справедливость, а не имею — тоже справедливость выходит. Убил девку я — от миру не убыло, а сохранил бы жизнь ее — дак в мире тоже не прибавится. Если это уразумеешь, Сергей Дмитрич, — остальное тоже вместишь в мере полной.
Следователь (после некоторой паузы): — Значит... бессмысленно все, да?
Стоменов: — Фу ты, ну ты! Заговорил чего, а... Жизнь проживи для тела и ума своего хорошую, славную, долгую да удовольственную, вот и выйдет — и на земле хорошо было, и в Царстве мертвых ладно. А там, в царстве этом, — равны все будут, ни чинов, ни богатств, ни наград не имеют — но муку или радость вечную каждый сам себе отмеряет еще прижизненно. Никакого тебе, Сергей Дмитрич, суда и сковород горючих — сам ты себе сковорода или сад райский выйдешь. Жизню свою посвятил если стремлениям к братству всеземному — то, к чему там, среди душ умерших, стремиться будешь, если равны там все будут без всяческого твоего участия? Аль коммунизму вашему? Аль сатане тайному, которого и глаз никогда не зрел? Тело, дух и Сила твои — вот отрады земные Великие, и нет ничего значительнее их на земле этой. Не для мира, Дмитрич, — но для тебя, только для тебя одного — и никого больше!.. Это не есть смысл по понятиям нашенским, Магов рода Кривошеевского, но по вашим, людским, — дело говорю — таков смысл и есть... А почему — не для мира, а для тебя единственно — дак, уразумел поди уже — нет миру от тебя ни радостев, ни горя. Живешь ты на свете белом добро али худо — ни звездам, что на небе светят, ни жуку, что в куче навозной копошится, ни белке, что по деревьям скачет, — без интересу существование твое. Упал в бессилье если подле дома мурашиного — вот им и отрада, обглод сделают тебя до последней белой косточки, а если просто рядом прошел — то и дела им нет. Вот и наука вся, Сергей Дмитрич. Тело свое вожделением страстным ублажай, питайся справно и правильно, храм тела твоего береги, сигарок не ведай и лекарствов, которые разума лишают. Силу имей надежную, верную, стержень внутренний крепкий — тогда и суетное многое сгинет навечно, по-пустому печалиться не будешь почем зря... Говорить это Магу будущному я не должен — сам все постигнет в пути своем, но тебе, Дмитрич, уж не обижайся на старика, — не стать магом уже... Но Силу немалую приобресть сможешь, если вместишь и поймешь, — для того и ведаю.
Следователь: — Стать одиноким эгоистом?
Стоменов: — Ишь, словечко вымолвил... Сколько еще их знаешь? Тысячу? Десяток тысяч? Все-то у вас название имеет... Пошевелил я правой ногой — глядишь, уже и слово новое придумали. А рукой дрыгнул — еще словечко вышло. Скажу я тебе, Дмитрич, вещицу одну важную. Помнишь, про Степана я тебе ведал, который дедом истинному семени Кривошеевскому приходится? (следователь кивает головой). Так вот, уяснил для себя Степан мудрость одну, когда в концлагерях сидел немецких. Заборов много придумано, которые из слов одних сплетены, — того не делай, этого не трожь, не убей, не ходи, очень плохо и много еще других, — да только всего лишь один забор неодолимый взаправду существует. И знаешь, какой? Да та проволока с колючками, по которой электричество пропущено... Только она и есть забор истинный, а все остальное — слова пустые, и ничего более... Не думай, Сергей Дмитрич, что если ты слово особое для каждого явления в мире этом придумал, то и мир, значит, понял доподлинно. Детей интересует, почему звезды свет дают, вас же — как они называются, и если нет еще названиев у них, то придумать их надобно пренепременно. А то выдумали — коммуна, братство... У нас, Кривошеевских, с волками лесными уговор имелся — вы нас не трогаете, а мы вас. И никакого тебе братства и равенства...
Двадцатый день допроса
Следователь: — Я вот что спросить хотел у тебя, Андрей Николаевич. Существуют ведь очень распространенные представления о том, что человеческая душа, дух, духовная суть его — даже не знаю, как сказать лучше, — в общем, происходит перевоплощение духа этого из одной телесности в другую. Но вот тебя я слушаю, и получается обратное. Как же выходит тогда? В теле земном толику малую живешь, а в загробном царстве — так вечность целую... Неправдоподобно получается...
Стоменов: — Ты вопрошаешь, а я ответ даю. Нравится тебе это аль не нравится — досуг твой будет, мне твое своим подменять без надобности, я уже сие говорил как-то. Если спрашиваешь, то слухай да кумекай, Сергей Дмитрич... (после некоторой паузы). Есть людишек неисчислимое множество, что страх перед смертью будущной великий испытывают, но о существовании своем после смерти особо не пекутся. Они могут веру иметь в господа Бога, в судилище Божие иль еще во что-нибудь, по вере своей грех иметь с регулярностью, да и замаливать его в церквях и у людей специальных, которые по греху этому прощение, значит, выдают. Только попомни меня: когда уйдут они, умрут, тело немощное свое покинут — обнаружится, что не будет суда божьего над ними, ни рая не будет и ада, но только сладость или муки в них самих уже полностью содержатся. И если ты, по разумениям общепринятым, ни единого греха не сотворил — нет надежности и тогда, что благостным твое проживание в царстве смертном будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35