..
Павлуха выходил на улицу, будто невзначай заглядывал в магазин, смотрел цены. "Шесть гривен банка, - считал он в уме. - Я одну треть съел. Сахар девяносто. Считай двести граммов... Надо сахару поменьше есть..."
Потом Павлуха шёл в столовую и там считал:
"Гречневая каша с мясом - гуляш - двадцать три. У Ани каша жирнее, известно... Борщ - двадцать одна..."
Стелили Павлухе на раскладушке в кухне.
- Простыней нет, - ворчала Аня. - У нас у самих две смены. Я ему старую скатёрку постлала.
Роман не возражал, говорил только:
- Нам с Павлухой всё равно - хоть на скатерти, хоть на занавеске, лишь бы под крышей.
Однажды вечером к Роману пришёл Игорь. Роман, Аня и Павлуха сидели за столом, ужинали. Игорь разделся, сел к столу и попросил тарелку.
- Слушай, Ромка, - сказал он, - я придумал. Я могу твоего Павлуху в сыновья взять. Будет жить у меня. Мамке его будем посылать каждый месяц деньжат. А что? По-моему, дело.
Роман облизал ложку и постукал ею по широкому прямому своему лбу.
- Какой-то философ воскликнул: "Человек - это неправдоподобно!"
- Ну и дурак твой философ, - улыбнулся Игорь. - Всё правдоподобно. Станем вместе жить...
Роман перегнулся через стол, ткнул Игоря ложкой в грудь.
- А вот ты умный и есть настоящий дурак. Благодетель... Павлуха только и дожидается, когда ты его в сыновья возьмёшь. У него мать есть, сестрёнка, брат маленький. Он на работу пришёл.
Игорь оттолкнул ложку, заскрипел стулом и гаркнул, наливаясь обидой:
- Ты из меня идиота не делай. Как его на работу оформить, если у него даже паспорта нет?
Тогда поднялась Аня.
- Я, наверно, невпопад, - заговорила она необычно звенящим голосом. Я думаю, в людях должно жить волнение. Вот чтобы не так просто, не так по одному рассудку. Может, это романтика, я не знаю. Может быть, я глупая. Зато я уверена - людям, у которых это отсутствует, здорово не повезло в жизни.
- Крой, Анюта, - сказал Роман.
Игорь угрюмо отхлебнул из чашки.
- Волнение... А Павлуха вон так и ходит нестриженый... Я к вам с душой, а вы... Павлуха, куда ты? Стой, Павлуха!
Но Павлуха, нахлобучив шапку, уже выскочил из дома.
* * *
Роман нашёл его часа через два. Павлуха сидел на скале, что поднялась за посёлком сизой кособокой призмой. Он плакал.
Роман уселся возле него на острый щербатый камень.
- Перестань, - сказал он. - От медведя не плакал, а тут завыл. Давай лучше песню споём.
Предложение спеть песню прозвучало довольно странно. Но Павлухе было всё равно.
- Пой, - сказал он, - тебе что, - и отвернулся.
- Вот именно, мне что. У меня есть дом, семья, работа, учёба. Я сына жду... Зине, Игорю и всем нашим ребятам тоже своих забот хватает... Роман похрустел пальцами, стиснув их в замок. Казалось, он спорит с кем-то о деле ясном, как дважды два. Вдруг, словно разозлившись на своего упрямого собеседника, Роман сказал: - Дать бы тебе как следует, чтобы людей не оскорблял...
Павлуха отодвинулся от него на самый край валуна. Но Роман дотянулся, снял с Павлухиной головы мохнатую шапку и вытер ему мокрое от слёз лицо.
- Перестань хлюпать. Что у тебя за беда? В школу-интернат пожалуйста. В ремесленное - будь любезен с нового набора. А сестрёнку твою устроят и мамке пропасть не дадут. Нюни цедить причины нет. А тебе всё мало, всё сразу подавай. Как же - пуп земли вырос. Один философ, знаешь, воскликнул: "Человек - это удивительно!"
- Ты за столом иначе говорил, - пробормотал Павлуха.
- Тогда я про одно говорил, сейчас про другое...
- Тебе легко говорить. - Павлуха подтянул голенища сапог повыше, застегнул ватник на все четыре пуговицы. - Пойду, - сказал он. - Матерь, наверно, моё письмо получила... Обрадовалась, известно...
- Да замолчишь ты, наконец! - крикнул Роман. - Сидит тут и гудит... А моя мать никогда от меня письма не получит... Я тоже шёл! Война была. Немец пёр по дорогам на железных колёсах. А мне шесть лет. Без отца, без матери, без хлеба. Шёл и не плакал. Старый человек меня подобрал. Скрипка у него была в чёрном футляре...
Роман толкнул ногой большой камень, и он покатился в пыльном клубке, увлекая за собой маленькие камушки. Роман глядел, как сшибаются друг с другом каменья, как текут они сухим ручейком.
- Скрипка у него, - повторил Роман. - Главная струна на скрипке порвалась. Он у всех спрашивал: "Простите, не найдётся ли у вас струн для скрипки?"
Люди смотрели на него, как на полоумного. Война кругом, а он струны спрашивает. Я ему пообещал, когда вырасту, сколько хочешь струн куплю, самых толстых, чтобы не рвались. Он засмеялся. Сказал: "Будет у тебя сын, научи его музыке. Вот и всё. Вот мы и квиты... будем".
Роман позабыл, наверное, про Павлухину беду. Он положил руку ему на плечо, встряхнул слегка.
- Песню знаешь? "По дальним странам я хожу и мой сурок со мною"... Этой песне он меня научил... Солдаты-красноармейцы сидели вокруг костра. Концентраты в котелках варили. У дороги их пушка стояла. Они пушку из окружения вытащили. Так с нею шли и не бросали. Дали нам красноармейцы концентратовой каши. Просят: "Сыграй, отец, - может, последний раз музыку слушать..."
Старик достал скрипку, извинился, что одной струны не хватает, и заиграл. Я запел.
Солдаты глаза попрятали. Не так они себе начало войны представляли. Молчали солдаты, когда я кончил петь, только сосали цигарки до такого края, пока в носу палёным не запахло. Старик тогда им сказал:
- Извините, товарищи бойцы, я вам сейчас сыграю другую, очень красивую песню.
Начал он было играть и опустил смычок:
- Простите, товарищи военные, не хватает у моего инструмента голоса для этой песни. Эту песню на серебряных трубах играть нужно.- Он вдруг прижал скрипку к груди и запел: - "Вставайте, люди русские!
1 2 3 4 5 6 7 8 9