И, глядя на них, Стюарт вначале испытал даже не захватывающее дух осознание себя как личности — его поразило радостное лицо горгульи. Поза абсолютной беззаботности. Поза как девиз: «Мне наплевать, как я выгляжу. Я танцую».
Он никогда не думал, что его мать хоть на миг была счастливой. Он ошибался. Мать его знала счастье особого рода. Он не мог даже представить, что мать его одалживала у статуэтки ту моральную свободу, ту силу независимости, которым это мифическое уродливое существо, дышавшее огнем, обладало в избытке. Такая скованная, такая послушная, такая обязательная, правильная в обычной жизни, танцуя, она превращалась в иное существо — абсолютно свободное в своей радости, в своем веселье, самодостаточное в осознании собственной значимости. И тогда Стюарт испытал облегчение. Облегчение настолько сильное, что оно буквально пронзило его. Но не только это чувство родилось в нем. В нем проснулось чувство другое — теплое, нежное, щемящее.
Потому что в его самых первых воспоминаниях о странной, не от мира сего матери она, позванивая вот этими самыми сережками, строила вместе с ним замки из спичечных коробков, сидя с ним на полу в его детской.
Отлично, он получил статуэтку. Он был рад. Но какой ценой она далась ему, он не мог сказать. Все зависело от того, насколько трудно будет вновь разыскать Эмму.
Глава 17
Невозможно обмануть честного человека.
Поговорка, ходившая в среде мошенников начала XX века
Эмма приехала домой, на свою ферму, после полудня. Дела на ферме обстояли совсем неплохо. Соседи ее и люди Стюарта сработали на славу. И баран Джона тоже славно потрудился. Мэриголд вроде бы забеременела, что выглядело истинным чудом, поскольку овца была уже далеко не молода. В прошлый раз этого не произошло. Все пять остальных племенных овец тоже подавали признаки беременности. Эмма самым тщательным образом осмотрела каждую и убедилась в том, что ее предположения подтвердились.
Весной появятся ягнята.
«Какая радостная надежда!» — говорила она себе, укладываясь спать. Дома, после двух недель отсутствия. Но уснуть она не могла. Всю ночь она лежала с открытыми глазами и думала: «Ты все правильно сделала. От начала и до конца. Поздравляю. Ты теперь взрослая. Совсем взрослая женщина. И ты будешь жить одна. Потому что ты любишь не того мужчину. Мужчину, которого ты предала».
Утро следующего дня выдалось прохладным, но ясным. Эмма встала вместе с солнцем, залеживаться в постели было некогда. Привычные дела ждали ее. В вязаных перчатках с отрезанными пальцами она приготовила чай, потом замесила тесто на печенье и поставила в печь — заодно и дом прогреется. Мука у нее была, а вот изюм она вчера купила в деревне. Затем накинула клетчатую шаль и вышла во двор, чтобы позавтракать на солнце.
И там был этот проклятый замок на вершине холма. Пустой. Башенки замка Данорд проглядывали из-за деревьев, стрельчатые окна казались зловещими, словно глаза слепца — они не могли увидеть ее с такой высоты, крохотную фигурку в крохотной деревушке, и поэтому лишь безучастно взирали на то, что было им недоступно. Эмма вздохнула. Сможет ли она жить в тени этого замка? Она будет пытаться.
Скучала ли она по хозяину этого замка?
Она закрыла глаза. Еще как скучала. Он ни на мгновение не покидал ее мыслей.
Со временем все изменится к лучшему. После долгого, изнурительного бега всегда колет в боку. Ничего, поболит и пройдет. Надо просто продолжать двигаться, продолжать жить. И боль утихнет. Но, открыв глаза, она помимо воли снова посмотрела худа, в сторону проглядывающих из-за верхушек деревьев маленьких башен. Тогда она опустила глаза. Замка не было. К чему задирать голову? К чему смотреть вверх, витать в облаках? Она всего лишь тридцатилетняя нищая фермерша? Недоверчивая настолько, что предала самый редкий подарок, который выпадает в жизни, — любовь.
Ее недовольство собой росло. И день за днем ей становилось все хуже. Она с трудом заставляла себя двигаться, выполнять обычные дела. Наконец среди ночи она решила, что ей надо действовать. Сделать что-то для Стюарта. Отдать долг. Сделать что-то существенное, чтобы он понял — ей не по себе от того, что она причинила лишнюю боль человеку, которого и так жизнь не баловала проявлениями любви и заботы. Но что она могла сделать для богатого, наделенного властью виконта?
Конь. Кони, его восьмерка, были так для него важны. Теперь их осталось только семь. Если бы она могла найти замену тому, восьмому, он снова мог бы ездить в карете, запряженной восьмеркой. Если бы она только могла найти такого, который бы хоть отчасти подходил к остальным!
И что самое удивительное, довольно скоро торговец, который специализировался на породистых лошадях, сделал ей деловое предложение. Животное она еще не видела, но торговец говорил довольно убедительно. И в самом деле, конь выглядел хоть куда. Черный, с белыми носочками. Как раз для выезда Стюарта. Превосходный экземпляр! Единственная загвоздка — конь стоил больше, чем она предполагала. Она и помыслить не могла, что человек способен столько заплатить за лошадь! Эмма смеялась, назвав Джону Такеру цену.
— Всю мою ферму можно оседлать за такие деньги!
Вот так ей и пришла на ум эта идея; На следующий день она продала Джону Такеру свою ферму. Он не мог заплатить наличными, но он, она сама и торговец из Рипона пришли к соглашению. Джон предложил, чтобы Эмма пожила у его престарелой сестры, помогая ей и ее старому мужу за скромное вознаграждение, а Джон вносил бы за нее арендную плату — деньги, которые непосредственно шли бы торговцу в обмен на лошадь. Земля становилась обеспечением кредита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116