»
Я снова наудачу раскрыл «Рюкзак», но sortes Virgilianae не всегда срабатывает, и передо мной были «Последние дни доктора Донна». Странно, зачем бы солдату носить это в своем вещмешке для утешения и бодрости? Я сделал еще одну попытку. Герберт Рид поместил в антологию отрывок из собственного сочинения под заголовком «Отступление из-под Сент-Квентина», и я до сих пор помню если не буквальные слова, то смысл того, что прочел, прежде чем бросил эту книжку навсегда: «Я подумал, что вот настала смертная минута. Но ничего не чувствовал. Я вспомнил, что однажды где-то прочел, будто люди, раненные в бою, ощущают боль не сразу, а позже». Я поднял глаза. Возле фуникулера была какая-то суматоха. Человек, который рассказывал о мальчике со сломанной лодыжкой, помогал другому нести к подъемнику носилки. Они положили на носилки свои лыжи. Я бросил читать и из любопытства вышел. Пришлось пропустить несколько машин, прежде чем я смог пересечь дорогу, и, когда я дошел до фуникулера, спасатели уже поднялись наверх.
Я спросил кого-то из очереди, что случилось. Никто, казалось, особенно этим не интересовался. Какой-то англичанин сказал:
— Ребенок неудачно упал. Вечная история.
Женщина сказала: — По-моему, это спасателей тренируют. Сверху звонят и пытаются поймать их врасплох.
— Очень интересно наблюдать за их упражнениями, — сказал другой. — Им приходится съезжать на лыжах с носилками. Тут требуется большая сноровка.
Я вернулся в отель, чтобы согреться; из окна все было видно не хуже, но большую часть времени я следил за фуникулером, потому что с минуты на минуту ждал Анну-Луизу. Подошел угрюмый официант и спросил, не хочу ли я что-нибудь заказать; он был как счетчик на стоянке машин, показывающий, что время за мои два франка уже истекло. Я заказал еще кофе. Толпа возле фуникулера пришла в движение. Я не стал пить кофе и пошел через дорогу.
Англичанин, который при мне высказал предположение, что разбился ребенок, теперь с торжеством во всеуслышание объявил:
— Нет, это несчастный случай всерьез. Я слышал разговор в конторе. Они вызывали неотложку из Веве.
Но и тогда я, как тот солдат из-под Сент-Квентина, не почувствовал, что пуля попала в меня, — даже когда спасатели подошли по дороге из Ла-Сьерна и с большой осторожностью поставили носилки, чтобы не потревожить лежавшую там женщину. На ней был совсем не такой свитер, какой я подарил Анне-Луизе, — это был красный свитер.
— Женщина, — кто-то сказал, — бедняжка, вид у нее нехороший. — И я почувствовал такое же мгновенное инстинктивное сочувствие, как и тот, кто это сказал.
— Дело серьезное, — все так же торжествующе сообщил нам англичанин. Он ближе всех стоял к носилкам. — Много потеряла крови.
Оттуда, где я стоял, мне показалось, что она седая, но потом я сообразил, что ей забинтовали голову прежде, чем нести вниз.
— Она в сознании? — спросила женщина, и знавший все англичанин помотал головой.
Небольшая группа стала редеть и понемногу терять интерес к происшествию, когда подъемник пополз наверх. Англичанин подошел к одному из спасателей и поговорил с ним на ломаном французском.
— Они думают, что у нее поврежден череп, — передал он нам всем его слова, как телевизионный комментатор.
Теперь мне уже никто не заслонял носилки. Это была Анна-Луиза. А свитер уже не был белым из-за крови.
Я оттолкнул англичанина в сторону. Он схватил меня за руку и сказал:
— Не напирайте, милейший. Ей нужен воздух.
— Это моя жена, ты, идиот.
— Вот как? Извините. Не обижайтесь, старина.
Прошло несколько минут, хотя они мне показались часами, прежде чем приехала «скорая помощь». Я стоял всматривался в лицо Анны-Луизы, и не видел в нем признаков жизни. Я спросил: — Она умерла? — Наверное, им показалось, что я довольно равнодушен.
— Нет, — заверил меня один из них. — Просто без сознания. Ушибла голову.
— Как ото случилось?
— Насколько мы понимаем, там упал мальчик и вывихнул лодыжку. Мальчик не должен был находиться на piste rouge — ему полагалось быть на piste bleu. Она спускалась вниз, и ей трудно было его объехать. Наверное, все бы обошлось, если бы она свернула вправо, но думаю, что у нее не было времени сообразить. Она свернула влево, к деревьям — вы же знаете этот спуск, но наст — твердый, предательский, сперва подтаяло, потом подморозило, и она на всем ходу врезалась в дерево. Не волнуйтесь. «Скорая» вот-вот будет здесь. В больнице вашу жену приведут в порядок.
Я сказал: — Сейчас вернусь. Мне надо сходить расплатиться за кофе.
Англичанин сказал: — Извините меня, старина. Я не знал…
— Ради бога, мотайте отсюда, — сказал я.
Официант был еще неприветливее, чем раньше. Он мне заявил:
— Вы оставили за собой столик, чтобы обедать. Мне пришлось отказывать посетителям.
— Одного посетителя вы никогда больше не увидите, — огрызнулся я и швырнул монету в полфранка, которая упала на пол, а потом задержался у двери, чтобы посмотреть, поднимет он ее или нет. Он поднял, и мне стало стыдно. Но если бы на то была моя воля, я отомстил бы всему миру за то, что произошло, — как доктор Фишер, подумал я, совсем как доктор Фишер. Я услышал вой «скорой помощи» и вернулся к фуникулеру.
Мне дали место в машине возле ее носилок, и я бросил наш «фиат» возле отеля. Я сказал себе, что как-нибудь за ним приеду, когда Анна-Луиза поправится, и все время следил за ее лицом, ожидая, что она придет в сознание и меня узнает. Когда мы сюда вернемся, мы больше не пойдем в тот ресторан, мы пойдем в самый лучший отель этого кантона и будем есть икру, как доктор Фишер. Анна-Луиза еще не будет настолько здорова, чтобы ходить на лыжах, да к тому времени и снег, вероятно, растает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33