Когда принесли Павлика на носилках к обрыву Миуса, где располагался медпункт, он был еще жив. Увидев нас, Хромов оживился, внятно прошептал:
– Прощайте… Бейте их…
Хотелось обнять друга и сказать ему что-то утешительное, ласковое. Что, мол, ты, Павлик, славно поработал. Совесть твоя перед Отчизной чиста. Ты вышел из строя, но в живых остались твои друзья. Мы продолжим счет убитым фашистам.
– Отомстим за кровь товарища! – поклялись мы.
Через два-три дня Алеша Адров, спрятавшись в густой кроне дуба, выследил пункт, куда на рассвете доставлялась немецким солдатам пища.
– Подкинем-ка им «каши», – сказал Василий Петрищев.
Надев на себя камуфляжные плащ-палатки, мы втроем засели на деревьях. Удобно приспособили к стрельбе винтовки. И вот потянулись часы ожидания. Наконец затарахтела кухня. В предрассветном тумане показались фигуры гитлеровских вояк. Один за другим загремели выстрелы. Несколько фашистов – нам было не до счета – были сражены снайперскими пулями. Не медля ни секунды, мы прыгаем со своих мест. Трещат сучья. Среди гитлеровцев поднялся переполох. Их автоматчики открыли беспорядочную стрельбу, но мы были уже в безопасности, укрывшись за дубками.
– Это им наш комсомольский ответ на смерть Павлика, – говорит Алеша Адров.
К вечеру, запыленный, к нам на передовую пробрался майор Белкин – заместитель командира полка по политической части. Я как раз писал письмо матери, сидя в окопе.
– Полковые разведчики «языка» взяли, – сообщил майор. – Пленный признал, что от снайперов у них урон большой. Так что гордитесь своими боевыми успехами.
Майор Белкин рассказал нам, что фашисты называют Донбасс русским Руром, а Миус-фронт – железными воротами, прикрывающими Донбасс с востока.
– Гитлер никак не может смириться с гибелью своей шестой армии. Перед нами стоит армия, имеющая тот же номер, что и армия Паулюса. Все полки и соединения ее носят те же номера, что и разбитые под Сталинградом, – сообщил нам майор.
– Скоро ли в наступление пойдем? – интересовались бойцы.
– Наступление не за горами, – уверенно отвечал Белкин.
Замполит, беседуя с нами, снайперами, живо интересовался и нашей «охотой», и нашим бытом. По его совету я написал на имя командира полка рапорт о своей снайперской работе.
– Патронов на врага не жалейте, – сказал, пожимая нам руки, майор. И, обращаясь ко мне, добавил: – А ваш рапорт мы опубликуем в дивизионке.
И действительно, в номере дивизионной газеты «За Родину» от 22 июня 1943 года появился мой рапорт командиру полка.
В гостях у командования
Вечером 7 июля, когда перестрелка несколько поутихла, в нашей траншее снова появился замполит полка майор Белкин.
– Слушайте сообщение Советского информбюро, – объявил он.
В сообщении говорилось, что западнее Ростова-на-Дону происходила артиллерийская и минометная перестрелка: наши подразделения здесь подавили огонь нескольких артиллерийских и минометных батарей, разрушили 11 блиндажей и 3 дзота противника; затем назывались наводчики минометных расчетов, взорвавших вражеский склад боеприпасов.
– Все это в полосе нашей армии? – спросил кто-то.
– Конечно, – отвечал майор. – Но вы послушайте, что сказано о нашем полку. – И он продолжал читать: – «За полтора месяца 37 снайперов Н-ской части истребили 472 немецких солдата и офицера. Снайпер Петр Беляков уничтожил 101 гитлеровца, Алексей Адров – 66, снайпер Павел Хромов истребил 65 немцев».
Слова замполита с трудом укладывались в моей голове. Обо мне, парне из Сталинградской области, знает теперь вся страна. Прочитают мать, отец, знакомые. Я был на седьмом небе от счастья.
В ротах проводились беседы, комсомольские собрания, на которых провозглашались призывы беспощадно истреблять немецко-фашистских оккупантов, держать равнение на снайперов. Среди бойцов возросло стремление научиться метко стрелять.
Позвонил по телефону комбат. Подхожу, беру трубку. Туз сообщает, что мне присвоено воинское звание «сержант» и что меня вызывает 25-й – командир полка Дубровин.
– Не забудь поставить об этом в известность командира роты, – напоминает комбат.
Старший лейтенант Похитон не очень любил, когда кого-либо отзывали из роты. Вот и сейчас он заметил:
– Твоя слава уведет тебя из роты.
Эх, знал бы командир, как я привязался к своей роте! У меня и мысли не было покинуть ее. Но я смолчал.
В Старую Ротовку, где находился штаб полка, добираюсь с трудом. Повсюду земля изрыта траншеями, ходами сообщения. Кое-где приходилось ползти на животе, чтобы не демаскировать новые траншеи. Впрочем, к этому не привыкать.
Ползу, делаю короткие перебежки от одного дома к другому, от одной траншеи к другой. Обиды на тех, кто на меня шикает, нет. Окоп – крепость солдата, и эта крепость поддерживается не только стенами, но и маскировкой.
Наконец добираюсь до КП полка. Подполковник М. И. Дубровин встретил меня радостно. Крепко обнял.
– Сейчас сообщу о тебе семьдесят четвертому, – сказал он.
Семьдесят четвертый – это командир дивизии полковник К. В. Сычев. Пока Дубровин звонит, я осматриваю землянку. В ней чисто, уютно. На топчане лежит гармошка. На столе букет свежих полевых цветов.
Исподволь наблюдаю за командиром полка. Он кажется мне совсем молодым. Впрочем, он и в самом деле молод. Михаилу Ильичу Дубровину шел двадцать седьмой год.
– Командир дивизии приглашает к себе.
По траншее выходим в балку, где нас ждет «виллис». Садимся и мчимся в сторону Лысогорки. Неподалеку рвется крупнокалиберный снаряд. Взлетают комья земли, и нас обдает горячей волной воздуха. Фашистские артиллеристы, очевидно, заметили машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30