вместо пищеварительного средства он подал тогда табаку в длинной трубке из скатанных листьев пальмы, и они принялись курить, пуская безмолвно клубы дыма друг другу в лицо.
Как скоро присутствие ее не было нужно гостю, Белая Звезда скромно удалилась в другое отделение дома и сделала знак невольникам следовать ее примеру, чтобы дать возможность обоим индейцам свободно разговаривать между собою.
Однако прошло довольно много времени, а ни одного слова не было произнесено; натура индейцев созерцательна и очень сходна с жителями востока. Табак производит на них усыпительное действие; если он не совершенно погружает их в сон, то приводит их по крайней мере в восторженное состояние, полное сладких мечтаний, которые имеют много сходства с кейфом турок и арабов.
Емавиди-Шэмэ первый прервал молчание.
— Мой брат Великая Двуутробка послан ко мне с поручением от Тару-Ниома? — сказал он.
— Да, — отвечал Диего, тотчас же войдя опять в свою роль.
— Послание это касается только меня лично или же других предводителей и верховного совета?
— Я послан только к моему брату, Емавиди-Шэмэ.
— Ерой, моему брату угодно сейчас сообщить мне или, может быть, он хочет подождать и отдохнуть немного?
— Гуакурские воины не слабые женщины, — отвечал Диего, — скачка на лошади в продолжение нескольких часов не уменьшает их силы.
— Мой брат хорошо сказал; что он говорит, — правда; мои уши открыты, слова Тару-Ниома всегда радуют сердце его друга. Начальник гуакуров, без сомнения, дал моему брату какую-нибудь вещь, которая могла бы мне доказать справедливость его поручения.
— Тару-Ниом осторожен, — отвечал Диего, — он знает, что собаки Раи разрывают теперь священные земли гуакуров и пейягов, измена сопровождает их.
Отстегнув тогда пояс, он подал пейягу нож, который получил от Тару-Ниома.
— Вот, — сказал он, — кеайо Тару-Ниома, предводитель Емавиди-Шэмэ узнает ли его?
Начальник взял нож, внимательно осмотрел его и положил на стол.
— Я узнаю его, — сказал он, — мой брат может говорить, я верю ему.
Диего поклонился в знак благодарности, заткнул опять за пояс нож и начал:
— Вот слова Тару-Ниома; они запечатлены в сердце Великой Двуутробки; он не переменит из них ничего. Тару-Ниоми напоминает вождю пейягов его обещание; он спрашивает, действительно ли Емавиди-Шэмэ хочет сдержать его.
— Да, я сдержу обещание, данное мною моему брату, предводителю гуакуров; даже сегодня соберется верховный совет, а завтра военные пироги поднимутся по реке; я сам буду предводительствовать ими.
— Что хочет сказать мой брат? — спросил удивленный Диего, — я не понимаю его; не говорит ли он, что лодки поплывут вверх?
— Я действительно сказал это, — отвечал вождь.
— По какой причине мой брат хочет ехать в этом направлении?
— Чтобы помочь, как было условленно между нами, Тару-Ниому победить бледнолицых собак; разве начальник требует от меня исполнения не этого обещания?
— Слушайте слова вождя: Раи окружены моими воинами; бегство невозможно для них; они уже в отчаянии, почти умирают от голода, и пройдет не более трех солнц, когда караван будет в моих руках, пускай Емавиди-Шэмэ вспомнит о своем обещании.
— Ну! — прервал предводитель.
— Другие, более важные враги, — продолжал Диего невозмутимо, — угрожают нам в эту минуту и обращают на себя наше внимание.
— Так, стало быть, правда то, что сегодня же утром говорил мне один из моих разведчиков? — вскричал пейяг с дурно скрытым волнением.
— К несчастью, слишком справедливо, — холодно отвечал Диего, который ничего не знал о новой опасности, на которую намекал вождь, — только для того, чтобы уведомить вас об этом и принять с вами необходимые меры, то есть, — объяснил он, улыбаясь, — условиться с вами о том, что вам будет угодно предпринять против общей безопасности, послал меня Тару-Ниом к моему брату и велел немедленно уведомить себя о ваших намерениях, чтобы поддержать вас.
— Стало быть, белые со всех сторон вторгаются в наши земли?
— Да.
— Разве капитан Иохим Феррейра в самом деле выехал из Вилла-Беллы (Villa-Bella) во главе многочисленной военной экспедиции?
— На этот счет нет никакого сомнения, — отвечал решительно Диего, который только в первый раз услышал об этой экспедиции.
— И Тару-Ниом, — продолжал предводитель, — думает, что я должен препятствовать входу бледнолицых?
— Шесть тысяч воинов присоединятся к пейягам.
— Ведь более всего важно защищать вход в реку.
— Такого же мнения и Тару-Ниом.
— Ерои, мои воины, подкрепленные гуакурами, будут охранять брод Камато (лошади), между тем как военные пироги прервут сношения и будут беспокоить бледнолицых вдоль реки. Не этого ли желал предводитель гуакуров?
— Мой брат отлично угадал его мысль и понял его намерения.
— Сколько Раи выступили из Villa-Bella?
— Тару-Ниома уверяли, что их было по крайней мере две тысячи.
— Ай! Это странно, — вскричал вождь, — мне сказали, что их не более пятисот.
Диего прикусил губы, но, сейчас же оправившись, продолжал:
— Их больше, чем листьев, сорванных бурею; они только разделены на маленькие военные отряды, чтобы обмануть проницательность пейягов.
— Это ужасно! — воскликнул с изумлением начальник.
— Тем более, — прибавил Диего, очень хорошо знавший, какое отвращение питают индейцы к неграм и какой ужас производит один вид их, — за каждым отрядом следует множество Coatas — негров, — которые дали страшную клятву избить всех пейягских воинов и увести жен и дочерей их, которых они хотят сделать невольницами.
— О-о! — сказал вождь с дурно скрытым ужасом, — Coatas не люди, они походят на злого духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36