положение неразведенного Форсайта.Уинифрид, отвернувшись, нюхала маленький флакончик с золотой пробкой. Глухая жалость, смутное ощущение обиды шевельнулось в сердце Сомса. Он пришёл к ней поговорить о своём положении, рассчитывая встретить сочувствие, и вот, оказывается, она сама в таком же положении, и, конечно, ей хочется поговорить об этом, и она ждёт сочувствия от него. И всегда так! Никому, по-видимому, даже в голову не приходит, что у него могут быть свои неприятности и интересы. Он сложил письмо пятном внутрь и сказал:— Что все это значит?Уинифрид спокойным голосом рассказала ему историю с жемчугом.— Как ты думаешь. Сомс, он действительно уехал? Ты видишь, в каком состоянии он писал это письмо.Сомс, когда ему чего-нибудь очень сильно хотелось, заискивал перед судьбой, делая вид, что не верит в счастливый исход; поэтому он ответил:— Не думаю, вряд ли. Я могу попытаться навести справки в его клубе.— Если Джордж там, он, конечно, знает, — сказала Уинифрид.— Джордж? — сказал Сомс. — Я видел его сегодня на похоронах.— Тогда, значит, он сейчас, наверное, в клубе.Сомс, здравый смысл которого невольно приветствовал догадливость сестры, нехотя сказал:— Хорошо, я могу заехать туда. Ты что-нибудь сообщала на Парк-Лейн?— Я рассказала Эмили, — ответила Уинифрид, сохранившая «шикарную» привычку называть мать по имени. — С папой мог случиться припадок.Действительно, все мало-мальски неблагополучное от Джемса теперь скрывали… Окинув последний раз взглядом обстановку, словно оценивая действительное положение сестры, Сомс вышел и направился к Пикадилли. Спускались сумерки, тянуло холодком октябрьского тумана. Он шёл быстро, с замкнутым и сосредоточенным видом. Нужно поскорей разделаться с этим, он сегодня собирался пообедать в Сохо. Узнав от швейцара «Айсиум-Клуба», что мистера Дарти не было сегодня. Сомс, бегло взглянув на него, решил спросить, здесь ли мистер Джордж Форсайт. Оказалось, что здесь. Сомс, недолюбливавший своего кузена Джорджа, ибо ему всегда казалось, что тот непрочь поиздеваться над ним, последовал за лакеем, несколько утешая себя мыслью, что Джордж только что схоронил отца. Он, вероятно, получит тысяч тридцать, не считая того, что у Роджера вложено в дело и с чего не взимается налог на наследство. Он нашёл Джорджа за столиком; сидя в глубине оконной ниши, Джордж поглядывал на улицу поверх стоящего перед ним наполовину опустевшего блюда с пончиками. Его высокая, массивная, одетая в чёрное фигура возвышалась почти зловеще, сохраняя в то же время сверхъестественную подтянутость спортсмена. Со слабой усмешкой на мясистом лице он сказал:— Алло, Сомс! Хочешь пончик?— Нет, благодарю, — пробормотал Сомс, вертя шляпу в руках и придумывая, что бы ему сказать такое подходящее и сочувственное. — Как здоровье твоей матушки?— Благодарю, — сказал Джордж, — так себе. Тысячу лет тебя не видел. На скачки ты не ходишь. Как дела в Сити?Сомс, чувствуя, что сейчас посыпятся остроты, уклонился от ответа и сказал:— Я пришёл тебя спросить относительно Дарти. Я слышал, что он…— Упорхнул! Укатил в Буэнос-Айрес с красоткой Лолой. Счастье для Уинифрид и малюток Дарти. Вот уж сокровище!Сомс кивнул. Несмотря на взаимную неприязнь, двоюродные братья проникались друг к другу родственными чувствами, когда дело доходило до Дарти.— Дядя Джемс может теперь спать спокойно, — сказал Джордж. — А тебя он, верно, тоже здорово пощипал.Сомс улыбнулся.— Да, ты его правильно угадал, — дружелюбно продолжал Джордж. — Это сущий лоботряс. За малышом Валом нужно хорошенько присматривать. Мне всегда было жаль Уинифрид. Мужественная женщина.Сомс снова кивнул.— Мне надо вернуться к ней, — сказал он. — Она хотела знать наверно. Теперь можно будет предпринять чтонибудь. Я думаю, здесь не может быть ошибки?— Верно, как алфавит, — сказал Джордж (он изобрёл немало таких странных выражений, которые потом приписывались другим). — Вчера вечером он был пьян как сапожник; но всё-таки уехал сегодня утром, отплыл на «Тускароре», — и, вытащив карточку, Джордж насмешливо прочёл: — «Мистер Монтегью Дарти, Буэнос-Айрес, до востребования». Я бы поторопился действовать, будь я на твоём месте. И надоел же он мне вчера!— Да, — сказал Сомс, — но это не так-то просто. — И, уловив в глазах Джорджа, что он напомнил ему о своей собственной истории, он встал и протянул ему руку. Джордж тоже встал.— Кланяйся Уинифрид и, если хочешь знать моё мнение, не медли, выпускай её в ближайшем гандикапе на развод.На пороге Сомс обернулся и искоса посмотрел на него. Джордж снова уселся, глядя прямо перед собой. Он казался таким огромным и одиноким в своём чёрном костюме. Сомс никогда не видел его таким смирным. «По-видимому, он всё-таки огорчён, — подумал он. — Они, верно, получили, если подсчитать все, тысяч по пятьдесят каждый. Им следовало бы сообща сохранить дело. Если будет война, недвижимость обесценится. Впрочем, дядя Роджер был предусмотрительный человек». И образ Аннет возник перед ним в сгущающейся уличной мгле: её каштановые волосы, голубые глаза с тёмными ресницами, свежие губы и щеки, полные, цветущие, несмотря на лондонские туманы, её изящная фигура француженки. «Пора что-то предпринять!» — подумал он. У подъезда дома Уинифрид он встретил Вэла, и они пошли вместе. Внезапно у Сомса мелькнула идея. Его кузен Джолион — попечитель Ирэн; первый шаг, который необходимо сделать, это поехать в Робин-Хилл и повидаться с ним. Робин-Хилл! Странное, удивительно странное чувство пробудили в нём — эти слова! Робин-Хилл, дом, который Босини выстроил для него и для Ирэн, дом, в котором они никогда не жили, — роковой дом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16