Будь у нее чуточку больше привычки владеть собой, она стала бы разбираться в своем чувстве и тем ослабила его и в конце концов свела на нет; будь в ней чуточку меньше гордости, возможно, она, жертвуя девической скромностью, стала бы скитаться вокруг Блумс-Энда, пока не увидела бы Клайма. Но Юстасия не сделала ни того, ни другого. Она поступила, как самая примерная девица в ее положении: стала дважды и трижды в день прогуливаться по эгдонским холмам и зорко поглядывать кругом, поджидая счастливого случая.
В первый раз ей не повезло - ее героя нигде не было видно.
Она пошла вторично и опять была единственным человеческим существом на холмах.
В третий раз был густой туман; она поглядывала по сторонам, но почти без надежды: если бы даже он прошел в двадцати шагах, она бы его не заметила.
В четвертый раз, едва она вышла, полил дождь, и она вернулась.
В пятый раз она вышла под вечер; погода была прекрасная, и она долго гуляла, подошла даже к самому склону долины, в которой лежал Блумс-Энд. Внизу в полумиле расстояния она видела белые колья ограды, но он не показался. Она вернулась домой, совсем упав духом и стыдясь своей слабости. И твердо решила больше не искать встречи с парижским гостем.
Но судьба, как известно, своенравна. И едва Юстасия приняла это решение, как ей подвернулся тот счастливый случай, в котором ей отказывали, пока она его искала.
ГЛАВА IV
ЮСТАСИЯ ПУСКАЕТСЯ НА АВАНТЮРУ
Вечером этого последнего дня, двадцать третьего декабря, Юстасия была дома одна. Предыдущий час она провела в большой горести, оплакивая только что дошедший до нее слух, что Клайм Ибрайт недолго прогостит у матери и на будущей неделе уедет. "Ну конечно, - говорила она себе, - человек привык к веселью столичного города, у него там большое дело на руках, так станет ли он надолго задерживаться в нашей глухомани?" Возможность за такой короткий срок повидаться лицом к лицу с обладателем столь взволновавшего ее голоса была маловероятной, разве что она стала бы, как малиновка, кружить возле дома его матери, что было бы и трудно и неприлично.
В таких случаях провинциальные девушки и парни прибегают к испытанному средству - посещению церкви. В обыкновенной деревне или маленьком городке всегда можно рассчитывать, что либо в первый день рождества, либо в ближайшее воскресенье любой местный уроженец, приехавший домой на праздники иле утративший еще, по старости или от скуки, желания и людей посмотреть, и себя показать, непременно появится где-нибудь на церковной скамье, сияя надеждой, смущеньем и новеньким костюмом. Так что собрание молящихся в рождественское утро представляет собой нечто вроде паноптикума мадам Тюссо коллекцию всех знаменитостей, родившихся по соседству. Сюда может прокрасться покинутая любовница и тайком высмотреть, какие перемены произошли за год разлуки в забывшем ее возлюбленном; и украдкой бросая на него взгляды поверх молитвенника, мечтать, что былая верность вновь возродится в нем, когда новизна успеет ему надоесть. И сравнительно недавняя местная жительница, вроде Юстасии, может прийти сюда и вдосталь разглядывать сына земли, покинувшего родные края до ее появления на сцене, и соображать, стоит ли завязать дружбу с его родителями, чтобы побольше узнать о нем к следующему его приезду.
Но эти любовные хитрости были неосуществимы на Эгдоне. Здесь люди жили так разбросанно, что хотя и считались прихожанами местной церкви, но, в сущности, не принадлежали ни к одному приходу. Да и те, что наезжали сюда провести праздник со своими близкими, раз добравшись до этих одиноких жилищ, так уж и оставались там до самого отъезда, посиживая с друзьями у очага и попивая мед и другие подкрепительные напитки. Всюду кругом был дождь, снег, гололед, слякоть, - не было охоты тащиться за две-три мили в церковь и потом сидеть с мокрыми ногами, и в грязи от головы до пят рядом с другими, которые тоже были в какой-то мере соседями, но жили неподалеку от церкви и приходили туда чистенькие и сухие. Юстасия понимала, что вряд ли Клайм Ибрайт хоть раз выберется в церковь за немногие дни своего отпуска, и было бы напрасной тратой сил гнать лошадь и кабриолет по отвратительной зимней дороге в надежде его увидеть.
Уже сгущались сумерки, и Юстасия сидела у огня в столовой или холле, как, может быть, правильнее было бы ее назвать; в это время года они обычно сиживали здесь, а не в гостиной, так как тут был огромный камин, в котором можно было жечь торф, а капитан предпочитал зимой именно этот вид топлива. Из всех предметов в комнате видимы были только те, что стояли на подоконнике, вырисовываясь на тусклом небе; это были: посередине - старинные песочные часы, а по бокам - две древние британские урны, откопанные в одном из соседних курганов и служившие цветочными горшками для двух кактусов с острыми, как бритва, листьями. В наружную дверь постучали. Служанки не было дома, равно как и дедушки. Пришелец подождал минуту, затем вошел и постучал уже в дверь столовой.
- Кто там? - спросила Юстасия.
- Простите, капитан Вэй, вы не позволите ли нам... Юстасия встала и подошла к дверям.
- Почему вы так бесцеремонно входите! Надо было подождать.
- Капитан сказал, чтобы я входил, не спрашиваясь, - ответил приятный юношеский голос.
- Ах, так, - сказала Юстасия уже мягче. - А что тебе надо, Чарли?
- Да вот, не позволит ли ваш дедушка нам сегодня вечером в семь часов собраться у него в сарае - прорепетировать роли?
- О, значит, в этом году ты тоже участвуешь в святочном представлении?
- Да, мисс. Прежним-то капитан всегда разрешал...
- Я знаю. Ну что ж, можете воспользоваться нашим сараем, если хотите, лениво согласилась Юстасия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140