Катя выросла еще меньше. Но изменилась она, пожалуй, больше всех. Она была все такой же тихенькой и скромной, но смотрела уже не исподлобья, как раньше, а высоко подняв голову, ясно и открыто, прямо в глаза собеседнику. В ней не оставалось и тени прежней, почти болезненной застенчивости.
– А где Тотик? Тотик! – Леонтий Федорович искал глазами сына.
Тотик оказался на балконе, где, перевесившись через перила, внимательно разглядывал улицу. Наташа взяла его за руку и подвела к отцу.
– Неужели это Тотик? – засмеялся Леонтий Федорович, привлекая к себе высокого, худенького мальчика. – Ну, что же ты молчишь? Я еще и голоса твоего не слыхал! Ты что, папы стесняешься?
Тотик отрицательно покачал головой. Нет, он не стеснялся, но ему трудно было говорить. Он помнил отца смутно, и сейчас с глубоким волнением рассматривал этого большого, сильного человека с совсем седыми волосами, такими добрыми, ласковыми глазами и двумя рядами орденских ленточек на груди. Тотик сам не понимал, что больше волнует его – эти ленточки или круглая черная кожаная варежка, которая торчала из левого рукава, и в которой – он знал – нет никакой руки. И Тотик молчал.
– Ничего, – прошептал Леонтий Федорович, прижимая к себе курчавую голову сынишки, – скоро снова познакомимся и поговорим.
В комнату вошел Яков Иванович.
– Ну вот, сейчас и чайник закипит. Будем скоро ужинать, – сказал он сияя.
Катя подбежала к деду и, обняв, прижалась к нему. Ее поразило, как он за эти годы постарел и как-то весь усох.
– А Катюшка-то моя какая, а? Ну-ну! – повторял изумленно Яков Иванович все те же слова неизвестно в который раз.
– Какая же, дедушка? – смеялась Катя.
– Да уж… такая! Ну-ну!
– Яков Иванович там что-то вкусное мастерит, – сказал Леонтий Федорович, – пир горой решил устроить.
– Погодите, еще до пира радость будет, – сказал Яков Иванович и с лукавой улыбкой вытащил из кармана открытку.
– Катюшка, читай вслух! Только что из ящика вынул.
Катя посмотрела на подпись и вскрикнула:
– Вы подумайте! От Васи и Анны Николаевны вместе!
Люся завизжала совсем по-прежнему и бросилась к Кате. Бросилась и Наташа, и они обе чуть не вырвали открытку из рук Кати. Захлебываясь, читали вслух втроем.
Вася поправлялся от ранений в госпитале в маленьком городке Западной Украины. В этом же госпитале работала и Анна Николаевна, – и вот они вместе посылали привет.
– Да! – вспомнил вдруг Леонтий Федорович. – Я должен передать тебе, Наташа, еще два привета. Заходила как-то Нина Смолина…
– Жива?! – обрадовалась Наташа.
– Жива. Поправилась тогда. О тебе спрашивала, о Люсе. А еще на днях встретил я на улице твою Веру Петровну…
– О?! И она жива!
– Она, оказывается, эвакуировалась еще в начале войны. Когда дом разбило, ее уже не было.
И без того радостное настроение стало еще радостнее. Смеялись, говорили все вместе, выхватывали открытку друг от друга из рук.
– Чудно! Чудно! Скоро все будем вместе! – ликовала Люся.
– Интересно… какой стал Вася?.. – задумчиво говорила Наташа.
– Все будем вместе, только без доктора, – грустно произнесла Софья Михайловна.
Все притихли. Несколько мгновений длилось молчание.
– Тотик, а ты помнишь доктора? – спросил Леонтий Федорович.
Тотик молча кивнул головой и вдруг стремительно выбежал на балкон.
– Тотик! – крикнула Наташа, – Куда ты?
– Оставь его, Наташа, – с печальной улыбкой сказала мать.
– Ну, пойду; не пережарилось ли там у меня. – И Яков Иванович засеменил в кухню.
– Девочки, а вы посмотрите свою «классную», – предложил Леонтий Федорович.
– Пошли! – крикнула Наташа, и все три выбежали из комнаты.
Как только дверь закрылась за ними, Леонтий Федорович обнял жену, а она положила ему руки на плечи. Оба долго молча смотрели в глаза друг другу.
– И у тебя седина, – тихо произнес, наконец, Леонтий Федорович и провел рукой по белой пряди в волнистых волосах жены, – но с ней ты еще лучше…
– Папа…
Леонтий Федорович опустил глаза; рядом с ним стоял Тотик.
– Заговорил, мой мальчик? Что скажешь?
– Папа, скажи… – еле слышно начал Тотик и вдруг запнулся, взволнованный.
– Что сказать, Тотик?
– Скажи… тебе руке… очень больно?
– Нет. Сейчас уже не больно.
Тотик вздохнул с облегчением. Видимо, этот вопрос все время мучил его.
– Ну скажи еще что-нибудь, Тотик, – попросил Леонтий Федорович, подняв за подбородок голову мальчика.
Тотик чуть нахмурился и посмотрел прямо в глаза отца строгим и напряженным взглядом.
– Я больше не хочу, чтоб меня звали Тотиком, – твердо произнес он. – Я уже не маленький. Я – Ваня.
– Хорошо, – серьезно ответил Леонтий Федорович. – Да, я вижу, ты уже больше не Тотик. Ты – Ваня.
* * *
Девочки вошли в «классную» и остановились:
– Все как прежде! Даже полочки! – радостно воскликнула Люся.
– Все как прежде, только мы уже не прежние, уже не дети, – возразила Катя, – и все должно теперь пойти по-другому, по-новому.
– Конечно! – Наташа решительно кивнула головой. – Вот я не умею объяснить, – взволнованно заговорила она, – а только и я так чувствую. Вот, когда мы сейчас ехали с вокзала, и Ленинград такой прекрасный, и везде все отстраивается, и у папы на столе начата какая-то новая работа, и Яков Иванович такой бодрый, деятельный… Понимаете, девочки, и у меня руки чешутся что-то сразу начать делать… учиться… работать…
– Да, да! – подхватила Катя. – Ведь так много-много у нас впереди… Ты вот, Наташа, уже нашла свое место, – будешь художницей. А мы с Люсей…
– А я непременно – педагогом-дошкольницей! – перебила Люся. – Мне так нравится с маленькими!
– А я вот еще не решила, кем быть, – продолжала Катя, – я еще буду искать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46