» – «Да, но вы ведь не вахтер и не уборщик, – отвечал в голове профессора невидимый Андрей. – Вы говорите, что вопрос о смысле жизни – юношеский комплекс, что он бессмысленен… Почему же вы сейчас так раздражены? Значит, этот вопрос не решен, а просто затерт куда-то вглубь…» – «Что ты понимаешь, юнец! Я тоже искал… Это проклятие интеллектуалов – искать то, чего нет! Но жизнь – бессмысленна! Это просто случайность! Случайное нагромождение белков, жиров и углеводов!» – «Вы же сами в это не верите… Белки не страдают, не любят, не ищут смысл жизни, наконец…» – «Ты просто еще не понимаешь… Жизнь тебя обломает, вот увидишь! Я…»
Арнольд Яковлевич остановился посреди коридора и перевел дыхание. Сердце покалывало. Профессор усилием воли отбросил болезненные мысли, сделал несколько шагов, решительно посмотрел вперед.
«Ничего, сейчас поем, поеду домой, подремлю сначала в автобусе, а потом и в метро. Сейчас там народу немного… Дома жена, гости… Отвлекусь…»
Профессор себя успокоил и, разглядев в конце коридора дверь в столовую, прибавил шагу…
Прожевав прихваченный из дома бутерброд, Андрей принялся наблюдать за перемещениями хомяков. Жизнь внутри лабиринта кипела. Тут и там по тоннелям бежали рыжие хомячки. Кто быстро и уверенно, особенно старожилы, которых было легко распознать, так как опытные хомяки были больше и упитаннее молодых. Кто-то пробирался неуверенно, то и дело останавливаясь и нерешительно заглядывая то в один, то в другой тоннель. Кто-то надолго застревал на перекрестке, не зная, какой путь выбрать. Кто-то часами сидел перед незнакомым препятствием, а кто-то пытался выбраться из ловушки…
– Для них это целый мир, – вслух сказал Андрей. – Огромный, непонятный, со своими законами и правилами… Пища, самка, покрутиться в колесе… Чтобы получить все это, надо долго и упорно бежать по лабиринту, преодолевая препятствия и ловушки. Им хорошо, они не задумываются зачем! Просто бегут…
Андрей заметил белое пятнышко. Подошел, пригляделся и узнал Новичка. Улыбнулся.
– Привет, – сказал Андрей. – Как дела, как жизнь?
Словно услышав, Новичок остановился, встал на задние лапы и понюхал воздух. Андрей тихонько рассмеялся.
– Да, Новичок, ты хоть и уникальный хомяк, – что бы там ни говорил профессор, – но все равно лишь хомяк… Ты так и будешь бегать по этому лабиринту всю жизнь. Может быть, сменишь несколько маршрутов, а не зациклишься на одном, как другие, но… Что от этого изменится? А ничего. Лабиринт останется лабиринтом. Сменой маршрута можно изменить лишь расположение препятствий, кормушек и ловушек… Кормушки-ловушки… Рифма, однако… – Андрей задумчиво смотрел на неторопливый бег Новичка. – Ты никогда не узнаешь, что есть большой мир. Что есть поля и леса, настоящее солнце и пища, растущая прямо из земли… Что… А надо ли тебе все это? Или это опять мой антропоцентризм, как говорит профессор? А ведь и правда, я невольно помещаю себя в твою шкуру и думаю, как был бы я несчастлив, бегая всю жизнь по лабиринту в дурацкой лаборатории… Но тебе-то все равно, не так ли, Новичок?
Белый хомячок опять остановился и посмотрел вверх.
– Какие у тебя грустные глаза… – удивился Андрей. – Тьфу, ты! И правда, я переношу собственное настроение на объект исследования! Наверное, профессор прав…
Андрей отошел от лабиринта и сел на стул рядом с рабочим столом. Стол был почти полностью завален папками и бумагами. Свободным оставался только небольшой кусочек в центре. Тут Андрей обычно заполнял ежедневные отчеты.
– Так все равно тебе или нет? – ассистент продолжил свои размышления. – Или ты чувствуешь, что живешь не настоящей хомячьей жизнью? Что тебя обманули и поместили в искусственный лабиринт, лишив солнца, травы, летнего ветерка, спелой осенней пшеницы?…
Андрей вдруг усмехнулся:
– Как хорошо, что меня сейчас не слышит Арнольд Яковлевич! Задал бы он мне за такие мысли!… Наверное, он прав, и ты, Новичок, всего лишь сильно усложненный электрон, перемещающийся под влиянием инстинкта. Что такое инстинкт? Это непререкаемый закон для вас, биологических электронов. Амеб, червяков и хомяков… Вот и все.
Андрей вдруг замер. Потом взял ручку, пододвинул к себе чистый лист бумаги и, сам того не замечая, стал выводить на нем бесконечные закорючки, похожие на сильно искаженные, связанные друг с другом восьмерки. Потом бросил ручку и продолжил:
– А для нас?… Так ли уж мы, люди, отличаемся от вас? Чем?! У нас те же законы. Мы работаем, чтобы было что есть, было где спать и с кем, чтобы обеспечить себе надежное существование… Все наши действия тоже можно объяснить инстинктивными законами! Вон человек изо всех сил стремится подняться по служебной лестнице… Для чего? Чтобы иметь хорошую клетку для сна ночью, хороший корм и красивых самок… Вон другой с утра до ночи пашет на заводе. Для чего? Чтобы было все, как у людей… Так в чем отличие?! Все наши действия объясняются инстинктивными или социальными законами! И если поверить профессору и принять то, что амебы – это просто усложненные электроны, а хомяки – усложненные амебы, значит, человек – это просто большой и сложный хомяк, лишенный шерсти и ходящий на двух ногах! В чем разница?! – Андрей схватил карандаш, но тут же сломал грифель, с силой ткнув его в лист бумаги. – В том, что у нас есть разум?… А в чем это проявляется? Может, у хомяков тоже есть разум и богатый внутренний мир, но мы никогда этого не узнаем, так как видим только их бег по лабиринту… А наш бег? Сон, работа, еда, подружка, сон, работа, еда… Чем наш бег по жизни отличается от их бега по лабиринту? Тем, что теоретически мы можем остановиться и попрать законы, которые непререкаемы для них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26