Она беспокойно обернулась:
– Дар… Ты сердишься?.. – Адоня нервно вздрогнула, от реки тянуло свежестью.
Андрей снял куртку, завернул в нее Адоню и оставил руки свои на ее плечах, посмотрел в близкие глаза.
– Я знал, что ты начнешь спрашивать, ждал этого. У тебя ведь не только это, еще много других вопросов?
– Да…
– Я буду отвечать тебе. Коль вопросы созрели, значит, ты готова и ответы услышать. Только вот… день сегодня был такой радостный… А это все серьезно очень… и не так уж весело будет тебе слушать. Может быть, не сегодня?
– Говори, пожалуйста, – тихо попросила Адоня. – Сегодня тот день. Можешь ли ты объяснить мне, почему мы такие разные, почему вы так много знаете? Кто вас научил? Почему мы не знаем? У нас стрелы, топоры, у вас – стеклопласт, металл, чудо-машины. Я не знала, что мое платье такое грубое, пока Линда не надела на меня то, другое… Почему ты такой одинокий, Дар? Ты добрый, сильный, я не знаю никого, кто бы так болел о других, ты всех жалеешь. Но разве тебе самому не надо, чтобы тебя пожалели? Твое имя… Известно, когда нарекают ребенка, смягчают его судьбу или наоборот… Тебя не пожалели. И никто не жалеет… Так нельзя. Где твоя семья, Дар? Кто ты?
Андрей сжал ее руку, она замолчала. Помедлив, он проговорил:
– Наверно, ты дольше задавала эти вопросы, чем я смогу на них все ответить. – Опять помедлив, он поднял руку, сказал: Посмотри.
Адоня запрокинула голову.
– Помнишь, я говорил тебе про звезды?
– Да, ты говорил, что это не искры от костров и не светлячки.
– …что это другие миры.
– Да, я помню, – планеты и солнца. А на планетах живут разные существа и солнца их греют. Зачем сейчас ты про это?
– Земля – не страна. Такой нет страны. Это название планеты. Она вон в той стороне, но очень далеко, ее не видно. Мы оттуда пришли.
Адоня не шелохнулась, будто окаменела. Потом отстранилась, окинула взглядом его лицо, будто увидела впервые, тихо провела по щеке кончиками пальцев.
– Гость… – голос ее вздрогнул. – Вот что значит – гость… Я знала, – ты не такой, как мы, но настолько… – она подняла глаза к небу, вдруг зажмурилась, замотала головой. – Не хочу их видеть! Не хочу, чтобы они были!
Она порывисто обняла Андрея, уткнулась лицом ему в шею, как будто всем своим существом хотела удержать его.
Андрей гладил ее спину, вздрагивающие плечи, волосы. Потом взял в ладони ее лицо, поднял, осторожно коснулся губами мокрых щек.
– Не плачь, не надо.
Она вдруг горько улыбнулась.
– Вот как скоро ты ответил на все мои вопросы, – прерывистый вздох вырвался помимо ее воли. – Чужой, – едва слышно проговорила она. – Какое, оказывается, страшное слово. И все объясняет: и почему мы такие разные, и почему у вас все по-другому, и про поселок – он и вправду временный, как у наших охотников. Значит, твой дом вон там, далеко-далеко, и там тебя ждут?
– Ты видела мой дом. Другого нет.
– Но куда ты возвращаешься?
– Нет такого места. Мы странники.
– Нельзя всю жизнь идти. Есть дорога вперед, и есть назад. Всегда возвращаются.
– Мы выбрали себе такое дело в жизни. Нас зовут, и мы приходим, делаем свое дело и нас уже ждут в другом месте.
– Значит… здесь ты на работе? Мы – твоя работа?
– Нет, дело у меня здесь совсем другое. А вы – судьба.
– А твоя семья?
– Только отец и мама, я тебе о них рассказывал. И еще мой Отряд.
– А у Стефа, Арне, у других?..
– У нас нет жен, нет детей.
– Но почему?
– Работа у нас слишком ревнивая, она не хочет делить нас еще с кем-то. А человек, который рядом, он требует времени, внимания, заботы.
– Требует!?. Ты нехорошо сказал. Как можно требовать от любимого человека хоть что-то? Его надо любить.
– Ну, я мог бы сказать – нуждается. Семья – это дом, он приковывает к земле. Перекати-поле не бывает семейным.
– Почему приковывает? Разве ваши женщины не могут пойти с вами. Разве твоей жене было бы мало места в твоем доме?
– Женщины устают, они устроены иначе, они больше любят покой, уют. И потом, каждый человек, хоть мужчина, хоть женщина, находит в жизни свое дело, любимое, от которого трудно отказаться.
– Не понимаю. Наверно, я что-то не понимаю. Какое дело можно поставить выше счастья быть рядом с любимым человеком? Ради какого дела можно от него отказаться? Семья – вот забота женщины, другой заботе меня не учили. Я не понимаю.
– А Линда? Разве тебе приходило в голову, что Линде лучше бы позаботиться о муже, о детях, что она занимается совсем не тем, чем положено заниматься женщине?
– Линда тоже одна? Нет… это несправедливо! Несправедливо, что она тоже несчастна!
– Она так не считает. Мы ведь свое дело сами выбрали, никто нас не заставлял. И мы совсем не несчастны.
Адоня печально молчала, потом проговорила:
– Нет, Дар, неправильно ты говоришь. Мужчина должен делать дело, даже самое трудное. А его женщина должна быть рядом – ждать, встречать, любить, растить его детей. Все это – дом и женщина хранит его. Но вы… совсем другие, – она посмотрела на звезды, вздохнула. – Вы живете иначе, по своим законам и мне ли, дикарке из джайвы учить, как вам надо жить, судить о ваших законах, если вы – вы! – считаете их справедливыми и мудрыми. – Она хмыкнула. – Дети иногда ловят в джайве крикуна и приносят в поселок. Они такие забавные, хотят походить на человека. Я иногда, наверно, казалась тебе такой же забавной.
– Что ты говоришь? – укоризненно проговорил Андрей. – Неужели ты можешь думать, что все, связанное с тобой, с Эритом для меня ничего не значит, только забава, как крикун для детей. Я все время забавлялся там, в старом Эрите? Это было похоже на забаву?
– Прости… Прости… Мне плохо сейчас, оттого и слова такие…
Андрей положил ее голову себе на плечо, прижался щекой к волосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90