Он жил один с Изабеллой на вершине холма, в большом доме, выстроенном из белых камней на железных столбах, и смотрел на окружающий мир с холодным высокомерием феодального лорда. Он был врагом молодого Давида Дина с того момента, когда он впервые услышал о нем — отчасти потому, что тот был всего только горный инженер, но главным образом потому, что он был американцем и приехал из-за границы. Каменные стены и железные столбы являлись преградой для него. Тяжелые ворота никогда не отворятся для него. И вот наступил разрыв. Изабелла, верная своей любви, ушла к Дину. На этом история кончалась.Несколько минут Билли стоял, держа листок в руке, буквы сливались в его глазах. Он видел перед собой старый дом Изабеллы в Монреале. Дом стоял на крутой мрачной дороге к Мон-Роялю, где он однажды сопровождал обоз лошадей, везущих двухколесные угольные тележки в их трудном восхождении на гору.Он помнил, что в этой дороге с ее массивными каменными стенами, старыми французскими домами и всей старинной атмосферой Монреаля, было для него какое-то очарование. Он поднимался по ней двенадцать лет тому назад и вырезал свое имя на деревянных ступенях, ведущих к вершине горы. Изабелла тогда жила там. Быть может, это ее голос слышал он за одной из стен.Он положил газету к письмам, записав себе имя дяди. Если что-нибудь случится, его обязанностью будет послать ему извещение… возможно. Потом, подумав, он разорвал в мелкие клочки бумажку, на которой он записал имя. Генри Лекур отказался от своей племянницы. И если она умрет, почему он — Билли Мак-Вей — обязан сообщать ему что-нибудь о маленькой Изабелле? Со времени беспощадного осуждения Изабеллой его самого и закона, на него ложился долг совершенно иного рода.В течение ближайшего времени Билли несколько раз слушал у дверей. Потом он заварил чай и снял бульон с огня. Он оставил его на краю печки, чтобы он не остыл, и сам вошел в комнату. Он услышал, что Изабелла шевелится, и когда он подошел к кровати, у нее вырвалось радостное восклицание:— Давид… Давид… это ты? — пробормотала она. — О, Давид, как я счастлива, что ты пришел!Билли стоял над ней. В темноте лицо ее казалось пепельно-серым. Точно искра во мраке сверкнула перед ним догадка. Болезнь и потрясение сделали свое дело. В горячечном бреду Изабелла принимала его за Дина, своего мужа. Он видел в полутьме, как она протягивала к нему руки.— Давид! — прошептала она, и в ее голосе звучало столько любви и радости, что это пронзило его до глубины души. Глава XVIII. ИСПОЛНЕНИЕ ОБЕЩАНИЯ В молчании, наступившем после шепота Изабеллы, Мак-Вея охватил ужас, который он предвидел. Мысль последовать своему первому побуждению и на время болезни Изабеллы занять место Дина наполняла его теперь таким отвращением, что он невольно отступил на шаг от кровати. Руки его сжались с такой силой, что ногти вонзились в ладони.— Нет, нет, я не Давид, — начал он, но слова замерли у него на губах.Сказать ей это, заставить ее понять истину, что муж ее умер — значит убить ее. Надежда, уверенность, что он жив и с нею, поможет вернуть ее к жизни. Все это мелькнуло в его мозгу с такой быстротой, что он не успел еще выговорить слов. Если бы Дин был жив и около нее, его присутствие спасло бы ее. И если она думает, что он — Дин, он должен спасти ее. В конце концов она никогда не узнает этого.Он подумал, что Пелетье совершенно забыл все, что происходило во время его бреда. Когда Изабелла очнется здоровой, все это покажется ей сном. Несколько его слов убедят ее в этом. Если будет нужно, он скажет ей, что она много говорила о Дине, и ей казалось, что он рядом с ней. Ей и в голову не придет, что он играл эту роль.Изабелла подождала минуту, потом опять зашептала, как будто немного испуганная его молчанием:— Давид… Давид…Он быстро придвинулся к кровати, и его руки встретились с ее протянутыми руками. Руки Изабеллы были сухими и горячими, пальцы ее крепко сжали его руки и потянули их вниз, к груди. Казалось, что она стала спокойнее, ощущая прикосновение его рук.— Я сварил тебе немного бульона, — сказал он, едва решившись заговорить. — Выпей немножко, Изабелла. А потом — спать.Он почувствовал пожатие ее руки и она заговорила совсем спокойно, на миг у него мелькнула даже мысль, что она пришла в себя.— Я не люблю темноты, Давид. Я не вижу тебя. И не могу причесать волосы. Принеси сюда лампу.— Только когда тебе станет лучше, — прошептал он. — Свет повредит твоим глазам. Я останусь с тобой… около тебя…Она подняла руку в темноте и коснулась его лица. В этом прикосновении выразилась вся ее любовь и нежность к умершему, и эта ласка такой болью отдалась в сердце Мак-Вея, что он боялся, как бы из его сердца не вырвалось неудержимое рыдание. Вдруг ее рука оставила его лицо, и он услышал, как она жалобно пробормотала:— Мои волосы… Давид…Он опустил руку, и она утонула в густой массе волос. Он не решался говорить, пока собирал шелковистые пряди и заплетал их в косу. Изабелла как будто успокоилась, когда он сделал это.— Теперь я принесу бульон, — сказал он.Он вышел в соседнюю комнату, где горела лампа. Только когда он налил чашку бульона, он заметил, как дрожат его руки. Немного бульона пролилось на пол. Он взял сухарик. Он тоже переживал муки Изабеллы Дин.Он вернулся к ней и приподнял ее так, что она опиралась на его плечо, и ее теплые волосы касались его лица и шеи. Она послушно съела несколько кусочков сухаря, которые он обмакивал в бульон, и выпила несколько глотков жидкости. Она бы охотно осталась так, прижавшись щекой к его лицу, и Билл был уверен, что она заснула бы так. Но он осторожно опустил ее на подушки.— Теперь надо спать, — ласково настаивал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50