— Не подкрепиться ли для начала?
— Было бы неплохо. Но, пан Конрад, после мне придется проститься с тобой и отправиться на заработки. Полагаю, к завтрашнему утру я истрачу все заработанные деньги.
— Я думал, мы решили, что ты будешь работать в монастыре.
— Вот именно, мы решили, а не отец Игнаций.
Район вокруг пристани был невероятно грязным, с убогими деревянными хижинами, которые теснились вдоль немощеной дороги. Сама дорога была покрыта густым слоем дерьма — человеческого, лошадиного, собачьего, свиного, коровьего и, несомненно, многих прочих разновидностей, которые сразу не пришли мне на ум. Я героически терпел, когда мои ботинки утопали в зловонном чавкающем месиве.
— Если мы будем здесь обедать, то, вероятно, вновь подцепим блох, — сказал я. — Давай пройдем за городские ворота. Там наверняка чище.
— Нисколько не чище, пан Конрад. Разве что суше.
Городские стены были кирпичными. Они достигали всего четырех метров в высоту и явно нуждались в починке. Вряд ли такие стены могли служить защитой в случае войны, их предназначение стало ясно, когда сонный стражник потребовал с нас дань.
После нескольких минут пререканий он впустил нас за один грош.
За стенами и впрямь оказалось не чище. Люди выкидывали мусор прямо на улицы; свиньи бегали без присмотра, копаясь в кучах отбросов. Собаки дрались из-за объедков, а то, что они не доедали, клевали куры. Я не мог понять, как же люди различают своих животных.
И как контраст этой невероятной грязи, мужчины и женщины в изысканных одеждах проезжали на породистых лошадях через вонючую жижу, игнорируя дерьмо, а также и тех, кто ходил пешком. Вскоре я, в свою очередь, перестал замечать эти напыщенные видения в шелках и бархате.
Мы нашли таверну, выглядевшую относительно чисто, или, по крайней мере, чище четырех предыдущих, в которые мы заглядывали. После спора с хозяином, который настаивал, чтобы ему показали деньги, мы сговорились на полгривне с каждого за тушеную свинину, хлеб и пиво.
Как только мы сели за стол, раздался женский голос:
— Не составить ли вам компанию?
На вид ей было лет двенадцать, и выглядела она крайне отощавшей. Платье грязное и залатанное, лицо неумытое, ноги босые. Она пыталась улыбаться и не смотреть на дымящийся котелок со свининой, который стоял передо мной.
— Почему бы и нет? — ответил я. — Хочешь есть?
— Ну…
— Хозяин, неси на наш стол третью порцию!
— Да, пан Конрад! — отозвался он из кухни. Но, подойдя с едой на подносе, он увидел девочку и недовольно произнес: — Опять ты здесь! Сколько раз я уже выгонял тебя отсюда? Пан Конрад, ты считаешь, что я стану обслуживать попрошаек и шлюх?
— Я считаю, что ты должен проявить хоть немного христианского милосердия. Эта девочка голодна. А теперь поставь еду на стол.
— Но ты же не знаешь, кто она такая!
— Я знаю, что она хочет есть.
— Но цена…
— Я заказал еду, я и заплачу. Так что делай, как я говорю.
Он поставил поднос на стол и, ворча, удалился. Я встал и сам помог девочке поесть.
— Все эти споры и препирательства начинают портить мне настроение.
— Чего всегда нужно избегать, — сказал Роман. — Это вредит пищеварению, что нам совсем ни к чему, когда хорошей еды вдоволь.
— Да, пан Конрад. Пожалуйста, сядьте, — сказала девочка.
Я сел. Мы представились друг другу. Ее звали Маленка. Она была сиротой и жила в Кракове два года. Разговор продолжался во время обеда, и вскоре стало понятно, что она зарабатывала на жизнь, торгуя собственным телом.
— А сколько ты за это просишь? — поинтересовался Роман.
Она взглянула на меня, пытаясь улыбнуться.
— Я надеялась, что спросите вы. День и ночь всего за одну гривну.
Я заметил, что Роман — пересчитывает свои оставшиеся монеты, и решил, что дурное дело нужно пресечь на корню. Достав из кармана три гривны, я положил их перед девочкой.
— Ты ходишь в церковь?
— Да, господин. Каждое утро, — печально ответила она. — Там хорошо находить клиентов.
— Я хочу, чтобы в следующий раз ты помолилась.
— Хорошо, господин. Но на следующие три дня я в вашем распоряжении. Куда мы пойдем?
У меня уже давно не было женщины, и, должен признаться, искушение было сильно. Но этот жестокий век еще не лишил меня моральных принципов, и Конрад Шварц не совратитель малолетних.
— Я пойду во францисканский монастырь, а ты останешься здесь. Кажется, ты чем-то обидела хозяина таверны. Ты загладишь вину, работая у него в течение трех дней!
— У хозяина таверны! — чуть было не заплакала она.
— Ты будешь мыть посуду, подметать полы и спать одна.
— Что? — удивленно воскликнул Роман. — Пан Конрад, это дурная шутка! Если ты не собираешься воспользоваться ее услугами, во имя музы, отдай ее мне!
— Во имя Бога, этому не бывать! Что ты скажешь отцу Игнацию на следующей исповеди? Что изнасиловал девочку-подростка?
— Какое же это насилие? Она предложила, ты заплатил, — не унимался Роман.
— Ее вынудили к этому голод и нищета — силы более убедительные, чем меч или пика. И куда более жестокие! Так что садись и допивай свое пиво.
К нам подошел хозяин таверны.
— Ты уж прости, пан Конрад, но я случайно подслушал каш разговор. Что ты там задумал?
— Я собираюсь на три дня обеспечить тебя служанкой. Если она будет хорошо работать, ты, возможно, оставишь ее на более длительный срок. Тебя это устраивает?
— Вполне. Только почему ты решил так поступить?
— Можешь назвать это деянием верующего. Вот, держи деньги за обед. Пойдем, Роман. Нам пора.
Выйдя на улицу, Роман сказал мне:
— Пан Конрад, ты очень странный человек.
Мы несколько часов побродили по городу, в котором убожество соседствовало с варварской роскошью, и остановились помолиться в церкви святого Андрея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81