Потом был трудный разговор со Скоковым.
Юрий Владимирович понимал ситуацию так: раз он набрал больше всего голосов, то и прав стать премьером у него больше всех. Я ему сказал: учитывая наши давнишние отношения, говорю совершенно откровенно, поймите меня, сейчас никак нельзя. Вашу фамилию связывают с военно-промышленным комплексом. Короче говоря, я не могу. Внешне спокойно он это воспринял. «Ваше право», — говорит.
И все-таки лицо выдаёт человека. Юрий Владимирович в глубине души был страшно обижен. На него тяжело было смотреть. Это слишком честолюбивый человек для такого разговора.
И, наконец, Черномырдин.
Он ни минуты не колебался…
Ближний круг: Черномырдин
Я знаю, что реакция Запада на выдвижение Черномырдина была достаточно прохладной. Впрочем, как и в нашей прессе. Называли его типичным партработником. Хотя он не просто партработник, он хозяйственник, изъездивший, исколесивший Сибирь и Урал. Человек, который знает почём фунт лиха. И не с точки зрения райкома-обкома. Мне приходилось видеть Черномырдина по колено в грязи, в болотных сапогах — в командировках, на угольных разрезах, на стройках — такая была у него работа, по-настоящему тяжёлая.
Внимание политиков Запада к тому, что происходило в России, было огромным. Хотя бы такая деталь. За несколько дней до начала седьмого съезда мне позвонил Буш. Он просил меня не отдавать без борьбы Гайдара и Козырева. Именно в Гайдаре западные правительства видели гаранта экономических реформ. Для меня это не было секретом.
Однако одно дело — оценивать ситуацию оттуда, со стороны. Другое дело — находиться здесь. Шансов пройти через съезд у Гайдара не было.
В этой ситуации я остановил свой выбор на Викторе Степановиче Черномырдине.
Вроде бы это снова компромиссная фигура. Снова выдвижение кандидатуры, устраивающей всех. Обусловленное, прямо скажем, печальной необходимостью.
Мы уже много раз видели, что из этого не получается ничего хорошего.
Но в этот раз, как я считаю, судьба была благосклонна к России. В этот раз плохие ожидания не сбылись. Почему?
Во-первых, Черномырдин успел поработать в правительстве Гайдара. Он оценил масштаб происходящего. Он понял логику действий не со стороны, а изнутри. Он присмотрелся к людям и поэтому смог обеспечить максимально мягкую кадровую смену одного состава правительства другим.
Во-вторых, это не был случайный номенклатурный взлёт. Внезапное возвышение, как в случае с Руцким или Хасбулатовым. К этому моменту человек упорно шёл всю жизнь. И он твёрдо знает, что в его работе ошибки быть не должно. Что он отвечает за каждый свой шаг.
И в-третьих. Реформа Гайдара обеспечила макроэкономический сдвиг. А именно: разрушение старой экономики. Дико болезненный, без хирургического блеска, а напротив — с каким-то ржавым скрежетом, когда с мясом выдираются куски отработавших деталей, механизмов — но слом произошёл. Наверное, по-другому было просто нельзя. Кроме сталинской промышленности, сталинской экономики, адаптированной под сегодняшний день, практически не существовало никакой другой. А она генетически
диктовала именно такой слом — через колено. Как она создавалась, так и была разрушена.
Но Гайдар не до конца понимал, что такое производство. И в частности — что такое металлургия, нефтегазовый комплекс, оборонка, лёгкая промышленность. Все его знания об этих отраслях носили главным образом теоретический характер. И в принципе такой дисбаланс был довольно опасен.
Черномырдин знает производство. Но если он «поплывёт» в макроэкономической ситуации, если упустит стратегию — это ещё опаснее. Это опаснее во сто крат. Причём перед Черномырдиным стоит сложнейшая задача: не просто держать прежние приоритеты, а выполнить то, что не успел и не смог сделать Гайдар, —
стабилизационную программу.
…Человеческие качества Виктора Степановича проявились так, как я и ожидал: он оказался по-настоящему надёжен. Он не подвёл ни в одной критической, острой ситуации. Мне импонируют его немногословие и сдержанность. Мужской характер. Мне интересно с ним работать.
То, что именно этот человек возглавил правительство России в столь сложный и ответственный для страны момент, я считаю большой удачей.
В период между седьмым и восьмым съездами я сделал ряд тактических шагов — например, вывел из состава правительства нескольких людей, чьи имена вызывали раздражение и неприятие самых разных политических сил в обществе. Это были Полторанин, Бурбулис.
…С Полтораниным мы часто обсуждали идею о создании федерального информационно-аналитического центра. Полторанин горячо отстаивал эту идею и был готов сам её реализовывать.
Однако в глазах общественности это выглядело как его отставка с поста министра печати и информации. Вскоре я подписал указ о создании центра. К сожалению, долго эта структура, созданная по предложению Михаила Никифоровича, не прожила.
С Бурбулисом тоже все было ясно. Образовался вакуум и в наших личных отношениях, и в работе. Я предложил ему сделать паузу в государственной карьере. Подумать и осмотреться.
Сложнее было с Егором Яковлевым. Он позднее объяснил свою отставку как месть за независимость, за самостоятельность, за то, что он — не «человек стаи».
Своим возвышением Яковлев был обязан прежде всего перестройке. Горбачевское время вынесло его, как и многих других в тот момент, например, бывшего редактора «Огонька» Виталия Коротича, историка Юрия Афанасьева, юриста Анатолия Собчака, экономиста Гавриила Попова, на вершину общественной популярности. Егор Яковлев возглавлял еженедельник «Московские новости», а после путча по договорённости со мной Горбачёв назначил его руководить телевидением «Останкино».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151