Александр Петрович давно мечтал заняться по-настоящему ее изучением, частенько приходил полюбоваться редкостными экземплярами. Доходит и до них очередь, начинают упаковывать в ящики. Он приезжает вечерами после работы, сидит наедине с молчаливыми каменными чудовищами. Однажды у него вырывается признание: он боится, что больше не увидит галерею. Умрет раньше, чем ее распакуют в Москве.
Увы, так и случилось.
Между тем там, в столице, шла не менее напряженная работа. Надо было подыскать здания, выселить учреждения, освободить от жильцов, составить проекты перестройки и ремонта и приступить к перестройке и ремонту. Вскоре начали поступать контейнеры с надписью «Академия наук СССР»; во многих находились чувствительнейшие приборы, перевозить их на грузовиках приходилось с величайшей осторожностью. Президент звонил ежедневно: как дела? На Миуссах все готово к приему? (Там разместился Физический институт.) А у Калужской заставы? (Там Геологический.)
В том схематичном плане переезда, который он представил собранию, был еще один пункт: «Академические институты союзного значения могут создаваться не только в Москве и Ленинграде, но и в других крупных центрах. Металлургический институт, например, на Кузбассе. Институт вечной мерзлоты не ближе Иркутска и т.д.». Эта глубокая мысль опередила возможности своего времени; тогда она не могла быть полностью осуществлена. Окончательно распределилось так: в столицу перебрались институты Физический, Математический, Сейсмологический, Энергетический, Геологический, Петрографический, Микробиологический, Общей и неорганической химии, Генетики, Органической химии, Геохимии, Кристаллографии и минералогии, Почвоведения, Физиологии растений, а также Коллоидно-электрохимическая лаборатория. В Ленинграде остались учреждения Отделения общественных наук и институты: Ботанический, Зоологический, Физиологии и некоторые лаборатории. Вот такое разветвленное научное хозяйство являла ныне собой академия! Посмотрел бы Стеклов!..
Когда подсчитали, то оказалось, что понадобится 250 железнодорожных вагонов для перевозки одного только оборудования. Для сотрудников же был приготовлен особый состав.
Глава 19
Прощание с Петербургом
Но прежде чем сесть в него, Александру Петровичу необходимо было «привести себя в порядок» — под этим подразумевалась не более и не менее, как многократно откладываемая глазная операция. Зрение в последние годы стало никудышное. Правый глаз он испортил микроскопом — так, во всяком случае, считалось. Впервые он заглянул в тубус микроскопа ровнехонько 68 лет назад — и он вообще первый в России применил микроскопические исследования в петрографии, а теперь без микроскопа ни один петрографический анализ не обходится. И с тех пор, почитай, каждый день (очень немного дней из шестидесяти восьми лет придется вычесть!) он разглядывает под микроскопом шлифы. Что ж, правый глаз честно потрудился. А на левом развилась катаракта. Конечно, можно было бы полечить их в Москве... да кто знает, какие там специалисты? Уж тут, в Питере, известно, кому довериться. Профессору Протопопову. Блестящий окулист.
И в один прекрасный день профессор Протопопов приехал к Александру Петровичу на квартиру и произвел операцию, о чем сочла даже нужным сообщить пресса («Вчера такому-то и такому-то произведена операция глаза. Она прошла успешно»). Пресса не обманула, действительно все прошло как нельзя лучше; назначено было лежать, а дочери Александре Александровне, взявшей на себя роль сиделки, наказано внимательно следить, чтобы не сорвал повязку.
Прошло еще несколько времени, и повязка была снята, Александр Петрович признан совершенно здоровым, он выглянул в окно — и вдруг увидел свой город освеженным взглядом... так оно и есть после болезни и темноты. И мы, наверное, не ошибемся, если предположим, что он позвонил в академию и попросил прислать пролетку; а когда она приехала, он сел в нее, велел поднять верх и сказал своему татарину:
— Покатай меня, милый, по Питеру...
И они поехали, вначале, конечно, по Васильевскому — непременно к Горному... вот он... эту воронихинскую колоннаду — неподражаемую — он впервые увидел семьдесят девять лет назад... он помнит, как по этим ступеням взбегал Александр Второй, приезжавший навестить кадетов... о, как все это живо помнится!.. И сфинксы — и тоже живое воспоминание: никак он не мог поверить, что они оттуда, из т о г о Египта, из древних Фив... «И сфинкса с выщербленным ликом над исполинскою Невой...» — как о них сказал современный поэт? А вот уж показался купол Исаакия.
Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.
А это уж старый поэт сказал... Боже мой, сколько поэзии, сколько музыки и сколько воспоминаний! А теперь, прошу тебя, милый, сверни на мост, дай только обернуться разок на Биржу. Да стегни пегую, она задремала. Так! И помчимся мимо славного Адмиралтейства... а по какой хочешь: по Невскому, по Гороховой, по Вознесенской! Ага, хорошо!
Прочь, прочь, сантименты!.. Надо исполнить долг. И вот в положенный час к перрону Московского вокзала подается подготовленный заранее состав из одних спальных вагонов, и металлический голос из репродуктора объявляет: «Начинается посадка на дополнительный вне расписания поезд Ленинград — Москва!.. Граждане пассажиры, просим вас...»
Паровоз загудел и дернул... И тотчас из купе в купе и из вагона в вагон началось хождение друг к другу в гости. Еще бы, здесь все были друг с другом знакомы, дружны семьями не один десяток лет. Никогда еще, пожалуй, железная дорога не перевозила разом такое количество великих людей науки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110