Но и тот легкий, удачливый поход по сравнению с тем, что ему сейчас предстояло, был как бы не в счет.
Несчастная Ржева, свет, что ли, на ней клином сошелся? Почти года нет, чтоб не перешла она из рук в руки. Немудрено понять, почему так рвется к ней Литва: Ольгерду важно хоть мизинцем за Волгу зацепиться, он знает цену русским рекам, а этой — особенно. Он и к Оке тоже рвется, почти уже подмяв под себя черниговско-северские да брянское княжества.
Зимою 1368 года, пока в Вильно и в Твери празднуют победу и варят в котлах можайскую говядину, князь Владимир благополучно пробирается в Новгород. Встречают его с воодушевлением. Еще бы, со времен Юрия Даниловича не наведывались к ним московские князья. Владимир, слегка волнуясь, осматривает город, о котором столько слышал всякого с малых лет. Еще там и сям видны следы пожара, но торжище бушует как ни в чем не бывало, воздух сперт от избытка людей, товаров, криков, смеха и брани; высятся груды меховых шкурок, поскваживает луговой сладостью засахарившихся медов, купцы на берестяных листах тут же ведут счет, процарапывая розовую кожицу остроконечными железными писалами; как бычья полутуша высится многопудовый свинцовый слиток; волнующий запах исходит от связок самшитовых дощечек, из которых здешние ремесленники мастерят гребни; бесконечны ряды ганзейцев-суконников; ярко полыхают в северных снегах китайские и персидские шелка; лоснятся свежей олифой иконки; припорашивает, пришептывает снежок, уютно, по-домашнему пахнет дымом, разваристыми щами, навозцем и сенцом, тулупами и сушеным мочалом; весело от великого множества каменных церквей, от новгородской разметанности в луговые дали, в лесные и озерные концы земли. Все та же ведь Русь, узнаваемая с первого взгляда, будто уже снилась не раз, любая своезрачной своей повадкой, детским цоканьем новгородского разговорца.
Вскоре Владимир выехал во Псков — ливонская опасность действительно оказалась нешуточной.
Очередное обострение отношений с немецким орденом началось после того, как в Юрьеве ливонцы задержали новгородских купцов, а новгородцы, в свою очередь, взяли под стражу немецких гостей. Великий князь Дмитрий отправил тогда в Юрьев посла, но тот, хоть и пробыл у немцев немало, ни в чем не успел; орден не скрывал своих военных приготовлений.
Теперь в Пскове горожане рассказывали князю Владимиру, как немец в прошлом сентябре подошел было прямо к городу и стоял на противоположном берегу Псковы, как раз напротив Крома, с вечера поджег Запсковье и Полонище, а утром ушел без боя.
Владимир, стоя внутри каменного треугольного Крома, полюбовался на новую, только что возведенную Троицу. Дивила своей высотою и толщиной напольная стена Крома, которая у псковичей называлась Перси, то есть грудь города; оглядел он и продолжение Крома — Довмонтов город. Сразу за городской стеной располагалось Торжище, но он не увидел здесь гостей — ни немцев, ни ордынцев, ни булгар. По псковскому строжайшему правилу инородцев на Торжище не допускали, чтоб не выведывали цены, установленные между своих, да не терлись возле градских стен, прощупывая, как в Пскове камень к камню лепят. Для заморских гостей торг был на том берегу Великой, и Владимир видел его, когда ездили в Изборск.
Порадовала его и ладная крепь изборского детинца, выложенного из плитняка, серые пласты которого распирали землю вдоль котловины — как раз напротив крепостной горы Жеравицы. Получалось так, что, знакомясь с новыми для него краями Руси, он будто восходил по ступеням — от равнинного Новгорода к псковской скале, а от нее на Жеравицу, и теперь вот изборяне повели его еще выше — на Труворову гору. Тут, на мысу редкостной крутизны, стоял некогда, как поясняли ему, старый, первоначальный Изборск, строенный братом Рюрика Трувором, о чем и в «Повести временных лет» записано. На месте городища было ныне кладбище с накрененными, тесанными из цельных глыб плитняка крестами. Кресты эти безмолвно и сурово осеняли всю местность: изгиб котловины, застывшее далеко внизу продолговатое озеро, отдаленные темно-сизые гряды лесов, откуда во всякий час можно было ожидать появления немецких полков.
...Они все-таки пришли в тот год под самый Изборск, и псковский летописец особо их отличил, отметив, что были тут «сам епископ, и местер, и кумендерии». Ливонцы простояли под крепостью больше двух недель, но изборский камешек оказался им, как и в прежние приходы, не по зубам, к тому же псковичи прислали рать на подмогу своему пригороду.
Князь Владимир Андреевич пробыл в этих краях почти полгода, до самой середины лета. Он не делал тайны из своей поездки по новгородско-псковским рубежам. Наоборот, постарался, чтобы о его пребывании здесь известия расходились повсеместно, достигая и немцев, и Литвы, и Твери. Про него слышало и в глаза его видело множество заезжих гостей, а кто из них не соглядатай? Пусть же ведомо будет ливонцам: Москва не собирается замыкаться в своих личных заботах, как улитка в раковине; она не оставит вниманием своих новгородских и псковских детей, а надо, то и воинской поддержкой. Пусть и Михаил знает в Твери, что, случись между ним и Москвой новая распря, — а ее не миновать, к тому все идет, — Север не поддержит его и от Москвы не отложится. Не очень-то спокойно будет чувствовать себя Михаил, имея в тылу своенравных вечевиков, искренне преданных великому князю владимирскому.
Длительное пребывание в Новгороде и Пскове как-то резко овзрослило молодого москвича; он сознакомился с именитыми посадниками и тысяцкими, важными боярами и богатыми купцами, воеводами и ремесленниками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132