Хотя и не в такой степени, как Лусия, но я тоже сильно устал. И мало было шансов, что появится какое-нибудь третье или четвертое дыхание.
Однако километр мы с ней прошли. А потом еще сто пятьдесят девять метров. Почему так точно? Потому что именно через 1159 метров мы оказались рядом с охотничьей избушкой.
ИЗБУШКА, ИЗБУШКА…
В отличие от той липовой избушки, которая мне привиделась по милости «Черного камня» и которая показалась именно избушкой, эту мы едва разглядели. То, что мы увидели, было похоже на большущий сугроб, наметенный на кучу бурелома.
Лыжня, проторенная уже после пурги, шла мимо нее. И никаких следов, свидетельствовавших о том, что кто-либо эту избушку посещал, по крайней мере в последние несколько недель. Полянка, на которой располагалась избушка, была совсем маленькая и являлась скорее расширением тропы-просеки, чем самостоятельным образованием.
Найти тут людей было нереально. Ясно, что ни Генка, ни Женька, ни Максим, ни тем более сам старший Лисов давненько тут не бывали, если бывали вообще. Тем не менее, если тут имелась печка и хоть небольшой запас дров, можно было дожить до утра.
Для начала мы попробовали вычислить, где же тут дверь. Избушка была так заметена снегом, что лишь с одной стороны из-под сугробов проглядывали бревна. Со всех прочих сугробы, наметенные у стен, и пласты снега на крыше полностью срослись.
На той стороне, где из-под сугробов просматривались бревна, двери не оказалось, только застекленное малюсенькое окошко. Эта стена была торцевая. Чтобы добраться до длинной стены, мне пришлось забрать у Лусии одну лыжу и поработать ей как лопатой. Сил было немного, работалось медленно, зато я неплохо согрелся. На наше счастье, дверь оказалась не так далеко от угла, и прокопал я не больше двух метров, прежде чем до нее добрался.
Дверь крепко примерзла, и мне пришлось немало поколотить по ней прикладом, чтобы вышибить лед из пазов, щелей и из-под петель. Конечно, никто эту дверь не запирал на ключ. Ее просто заложили деревянным брусом снаружи, чтоб медведь не пролез.
— Это чье? — спросила Лусия. — Мы нарушаем частное владение?
Все-таки трудно объяснить западному человеку (а бабе тем более), что в России встречаются неприватизированные жилые площади. Даже замерзая и валясь с ног от усталости, воспитанная на традициях правовой демократии дама беспокоилась, не посадят ли ее за покушение на частную собственность.
— У нас форс-мажорные обстоятельства. — Сам не понимаю, как я припомнил сей юридический термин, не говоря уже о том, к месту ли его употребил. Но Лусию это, кажется, убедило в правомерности наших действий.
Мне же уголовно-правовые аспекты сейчас были до лампочки. Меня больше интересовало, есть ли в избе исправная печка и хоть что-нибудь горючее, кроме стен и потолка. В противном случае изба из убежища от холода превращалась в холодильник, где останавливаться на ночлег было не менее опасно, чем на свежем воздухе.
Выбив брус, которым была заложена дверь, я отворил ее и посветил фонариком. Впереди оказалось нечто вроде маленького тамбура площадью в половину квадратного метра, за которым оказалась еще одна дверь, задвинутая на железный засов, кованный, должно быть, деревенским кузнецом. Засов немного проржавел, но, постучав по нему прикладом, удалось его разболтать и отодвинуть. И внешняя, и внутренняя двери были обиты войлоком. Внешняя со стороны тамбура, а внутренняя с обеих сторон.
Луч моего фонарика озарил мрачноватое и тесное помещение, четверть которого занимала кирпичная печка с чугунной плитой о двух конфорках. Жестяная труба была накрепко вмазана в кирпичи и, судя по всему, выходила куда-то на крышу. Дрова были сложены у глухой стены, сразу за печкой, их там было, на мой непросвещенный взгляд, примерно два кубометра.
На плите стояли черный от копоти, но вполне пригодный к употреблению жестяной чайник и вместительная кастрюля, тоже вся закопченная с внешней стороны, но внутри чистая и не ржавая. В кастрюле лежало пять алюминиевых мисок, столько же ложек и кружек, а также половник.
В простенках по обе стороны от того самого окошка, которое мы откопали на торцевой стене избушки, висели самодельные шкафчики. Один из них содержал два увесистых, по два кило примерно, мешочка с крупой. На одном было химическим карандашом написано «Пшено», на другом — «Рис». В облупленной жестяной банке лежало двадцать кубиков пиленого сахара, а в другой, поменьше, находилось граммов сто чая. В другом шкафчике съестного не оказалось, тут хранился охотничий НЗ: штук двадцать гильз 16-го и 12-го
калибров, плотно закупоренная банка с черным порохом и мешочки с надписями все тем же химическим карандашом: «8», «3», «00», «Жаканы».
Остальную обстановку избушки составляли одноярусные дощатые нары три на два метра, застланные сенными тюфяками, сшитыми из брезента, и настоящей медвежьей шкурой, некрашеный, но крепко сколоченный стол и пара табуреток.
В общем, если как следует натопить, то до утра условия жизни можно было назвать комфортными. Но вот в том, что удастся растопить печку, у меня были немалые сомнения.
Я сомневался насчет трубы. Пласт снега на крыше избушки был очень толстый, и труба на его поверхности не просматривалась. Ее могло наглухо забить спрессовавшимся снегом, а то и льдом, который очень трудно будет пробить. Его и не растопишь. Если просто разжечь огонь в топке, тяги не будет и весь дым попрет в комнату. И тепла не прибудет, и от угара сдохнуть можно.
Поэтому я, усадив Лусию на нары, вновь вышел на воздух и попробовал взобраться на крышу. Это удалось, хотя и не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177