в общем, все ясно. Итак: стоит забор. А метрах в сорока от офиса в заборе есть П-образное углубление. Метра два на два. Зачем его сделали, кто и когда — непонятно, потому что кроме куста шиповника и большой кучи известного происхождения ничего там больше нет. Вот этот-то аппендикс мы с Ленькой и рекомендовали закрыть. Потому что теоретически он вполне пригоден для засады. Телекамера над входом в офис наш закуточек «не берет», а там, за кустом шиповника, запросто могут укрыться три-четыре человека.
— Ладно, — сказал Брюнет, — решим вопрос.
На этом мы про закуток и забыли. До того момента, пока он не пригодился…
Итак, мы стали работать у олигарха. Все шло вроде бы гладко… но изюминки не хватало.

Глава третья
ИЗЮМИНКА

Однажды в середине июня к Брюнету пришла посетительница. Петрухин встретил ее в коридоре, проводил долгим взглядом и, почесав затылок, сказал неопределенное: «Да-а…» Потом прошел вслед за женщиной в приемную. Но в приемной посетительницы уже не было. А была только секретарша Брюнета — Леночка.
— Леночка, — сказал Петрухин небрежно, — а что это за дама только что в приемную зашла? К Виктору?
— А что? — спросила Леночка с вызовом.
— Да так… я тут вроде как по безопасности. Мне все положено знать.
— Да, Дмитрий Борисыч, дама пришла к шефу. Что еще вы хотите знать?
— Да, в общем-то, ничего, — ответил Петрухин и вышел. Направился к себе.
В кабинете сидел Купцов и, как всегда, изучал какие-то бумажки. Вдумчиво и сосредоточенно.
— Слышь, трудоголик, — позвал Петрухин. — Я щас такую фемину видел. Ноги — беда!
— Кривые? — поинтересовался Купцов.
— Сам ты… кривой. Я же говорю — беда. Катастрофа. SOS… К Брюнету пошла, между прочим… ух, ноги!
Значит, говоришь кривые ноги?
— Тьфу ты! — огорченно сказал Петрухин и тоже попытался заняться делом. Ничего не получилось.
Помучившись минут двадцать, Дмитрий встал и направился к двери. Когда он потянулся к дверной ручке, дверь вдруг сама распахнулась. На пороге стояли Брюнет и… давешняя незнакомка. «На ловца и зверь бежит», — подумал Дмитрий.
— На ловца и зверь бежит, — сказал Брюнет. — Вот, Танечка, именно здесь, в этом невзрачном кабинете, и обитают два великих сыщика. Такие, знаешь, с виду простые… я бы даже сказал: недалекие, раздолбаистые, никчемные и где-то даже тупые, — говорил Брюнет. А незнакомка слушала его с улыбкой, но на самом деле она была весьма напряжена. И еще… она была красива. — Но такие они только с виду, Таня. Позвольте я вас познакомлю, господа. Вот, извольте любить и жаловать — моя давняя неразделенная и безнадежная любовь Татьяна Андреевна. А это, Танечка, самые лучшие сыщики Санкт-Петербурга…
Татьяна Андреевна смотрела на Петрухина большими серыми лучистыми глазами. В глубине этих удивительных глаз скрывалась тревога. И голос у нее тоже оказался тревожным, волнующим.
— Очень приятно, — сказал Дмитрий Петрухин. Он был несколько огорошен вызывающей красотой женщины. И она это видела. А он видел, что она это видит. Это было не очень приятно: опер должен уметь скрывать эмоции.
Брюнет тем временем представил Купцова. Потом он сказал:
— Господа сыщики, у Татьяны Андреевны есть проблема, заниматься которой милиция не хочет… нужно помочь женщине. Как — возьмемся?
— Попробуем… если Татьяна Андреевна расскажет нам о своих неприятностях.
— Расскажу, — ответила Татьяна Андреевна и тряхнула головой. Темно-каштановые, с темным металлическим блеском, локоны метнулись беспокойно.

Татьяна:

Мои неприятности… если можно назвать ЭТО неприятностями… мои неприятности начались еще в апреле. С телефонного звонка. С глупого телефонного звонка. Уровень глупости граничил с идиотизмом… так мне казалось тогда. Был вечер. Замечательный апрельский вечер. Было очень тепло, тихо, по Неве плыл лед. Я стояла у окна и смотрела на этот лед. Мне было очень хорошо. Хорошо и спокойно на душе. В гостиной Николай с Валеркой играли в шахматы, и я слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Валерка выигрывал партию за партией… легко. И кричал мне:
— Ма, а я опять дядю Колю сделал! Уже четыре-ноль!
— Не ври, — ответил Николай. — Три-ноль… Сделал он, понимаешь…
— Нет, четыре! Нет, четыре!…
Мне было хорошо. Мне казалось, что так будет всегда. И даже будет еще лучше. По крайней мере, я сделаю все, чтобы так и было.
— Ма, — закричал Валерка за стеной, — а я опять дядю Колю сделал! Уже пять-ноль!
— Не ври. Всего четыре-ноль… Сделал он, понимаешь!
За окном плыл серый лед по синей Неве, и мне было хорошо. Вот тогда и зазвонил телефон. Я улыбнулась и сняла трубку:
— Алло.
— Николая можно услышать? — произнес женский голос.
Я вообще— то никогда не спрашиваю: а кто это? Я просто зову мужа. Но в тот раз я почему-то спросила. Я не знаю почему… но я спросила:
— А кто его спрашивает?
Женщина засмеялась. Зло, злорадно, с издевкой… Я сначала не поняла. Я услышала этот смех, но сначала его не оценила… Я удивилась и даже слегка отодвинула трубку от уха. Женщина отсмеялась и сказала:
— Любовница.
Плыл по Неве лед… от него тянуло холодом.

***

— А когда был звоночек? — спросил Купцов.
— Что? — спросила она… вздрогнула, уронила столбик серого пепла.
— Когда, Татьяна, был звонок? — повторил за Купцова Петрухин.
— Двадцать седьмого апреля. Около восьми вечера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39