Во рту разливалась горечь — проклятый желчный пузырь, молчавший столько лет, решил напомнить о себе именно сейчас. Стенину было страшно. И в то же время его деятельная натура яростно противилась мертвящей покорности. Он должен был найти выход, как находил его всегда.Тяжелее всего было сознавать, что косвенно или прямо, в той мере или иной, он был причастен к смерти своего начальника и наставника, масштаб и человеческие качества которого знал лучше других. И лишь одно не то чтобы оправдывало, но как бы слегка утешало — что там, в кабинете, он не успел сказать Клокову о том, куда так спешил Черемисин… В ином случае он был бы прямым виновником, прямым наводчиком и пособником убийц. И тогда у него остался бы лишь один выход… С таким на душе и совести он жить бы не смог.И вдруг Роберт Николаевич засмеялся. Да ведь Клоков же знал все! Знал все заранее, дословно, если был засечен и подслушан тот разговор в машине. А он был подслушан, несомненно. Клоков наверняка отслеживал все контакты, он был осведомлен и о разговоре с Курцевским, и, значит, для него, Стенина, не было отныне ни мгновения свободы, ни минуты покоя.Этой ночью он не сомкнул глаз. Родные — жена и двое сыновей, остались под Москвой, в их служебной квартире на «новой стройке», в поселке «Апогея». Он был один. А ему звонили и звонили — о гибели Черемисина уже сообщили по телевидению и по радио в вечерних выпусках новостей. Разные люди выражали соболезнование, пытались узнать подробности.Почти до двух часов ночи он обсуждал с подчиненными и коллегами из других ведомств, институтов и конструкторских бюро все эти тяжелые неизбежные вопросы, связанные с прощанием и похоронами: венки, машины, приглашения, гражданская панихида… Ходя из угла в угол по кабинету, он говорил в трубку радиотелефона и знал: каждое слово слышит кто-то третий, каждое слово записывается где-то. Но уже не так, не там и не теми, как раньше, когда это было в порядке вещей. Теперь цель незримых соглядатаев была иной — от каждого слова теперь напрямую зависела жизнь.Только в третьем часу звонки смолкли, и он, плюнув на камни в желчном пузыре, опрокинул по-русски полстакана коньяка.Но сон не пришел. Он сидел в кресле и думал, думал… * * * « Подари мне лунный камень… — прохрипел из рации маленький динамик. — Все пути преодолей…»В тот же миг там, наверху, видно, что-то произошло — из рации послышались крики и шум, восклицания и властный, безжалостный голос:— Командир! Сопротивление бесполезно! «Руслан» наш! В случае неповиновения грохнем вас и себя! Связь с землей прервана! Меняй курс!— Скорей! — крикнул Пастух. — Митрич, за мной!Хватаясь за поручни, в кислородных масках с болтающимися рифлеными хоботами патрубков, они помчались вперед, достигли лестницы.Пастух взлетел наверх, резким движением отвел и сдвинул в сторону дверь, ведущую в верхний отсек самолета. За ним, прикрывая, кинулся Боцман… Дюралевые стены и пол были забрызганы кровью. Из троих угонщиков, что были наверху, двое стояли в проеме распахнутой двери пилотской кабины, наведя на командира и второго пилота такие же маленькие складные автоматы, как те два, что покоились теперь на дне Москвы-реки.Третий угонщик, развалясь, сидел, уткнув ствол в голову распростертого на полу одного из членов экипажа. Лицо лежащего было в крови. Увидев Боцмана и Пастуха, захватчик приветственно махнул автоматом и крикнул:— Эй, Кабан! Махотин! Держите этого, я… Договорить он не успел… Чугунный кулак Боцмана свалил его с кресла на пол.Такой удар вышиб бы душу из любого, но тот был опытный боец, умел держать удар.Не выпустив оружия, на чистом автоматизме он в падении из положения лежа достал живот Хохлова ногой.Боцман отлетел в задний отсек, упал на спину и проехался по полу.Противник, не целясь, вскинул пистолет-пулемет. Пастух вышиб его выдвижным прикладом своего «калашника». Дмитрий судорожно кувыркнулся за высокую спинку кресла, но Сергей уже надолго «убаюкал» его врага.Все произошло почти мгновенно — никто даже не оглянулся. Бортрадист-майор в белых наушниках как ни в чем не бывало спокойно сидел к ним спиной перед приборным пультом в своем закутке.Но вот он оглянулся и весело прокричал что-то Пастуху, явно приняв за одного из угонщиков.«Ах, во-от оно что! — осенило Сергея. — А майорчик-то — с ними в деле!»Пастух быстро шагнул к нему и на миг стянул с себя маску, открылся. Он не ошибся — лицо бортрадиста исказил животный ужас. Боцман был уже рядом — в такие мгновения его башка работала на славу. Он сразу понял все — сорвал с бортрадиста ларингофон с наушниками и с силой упер ствол «Калашникова» в его затылок. Тот обмяк от страха и замер, подняв руки.А те двое, что стояли у пилотской со знакомыми автоматами «ПП-95М» в руках, были заняты. И не оглянулись на шум. Да и зачем? Дело выгорело! На борту остались только свои да беззащитные летчики за штурвалами.— Курс сто сорок семь! — рычал длинный майор Боб, держа на мушке голову командира. — Сто сорок семь, понял? Меняй курс, или я продырявлю твоего второго!Кроме тебя, всех кончу! А ты, подполковник, нас уж как-нибудь довезешь… За лобовыми стеклами «Руслана» стояла мертвенная чернота ночи, в полумраке просторной пилотской кабины мягко светились циферблаты и дисплеи приборных досок, помигивали красные и зеленые лампочки авионики.— По магнитному компасу! — заорал главарь. — Отслеживаю показания и считаю до двадцати! Не уйдешь на сто сорок семь — и твои летуны на твоей совести! Ра-аз… Два-а… Пастух понял: путь назад эти громилы себе отрезали. Свой выбор они определили сами: либо исполнить заказ, сорвать куш и затеряться на шарике, либогробануться вместе с самолетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135