Но он скрывается.
— Ну а Вован-то у всех на виду!
— Пока на него прямых улик нет, а его бригаде солоно приходится.
— Дело ваше, капитан. Но и Вован может расправиться с епископом Артемием. Вот тогда разгорится большой скандал. Сначала убит архимандрит патриархии, потом — епископ из окружения самого патриарха!
— Леонтий Александрович, да зачем же Вовану или кому-то из востряковских убивать своего работодателя Артемия?
Генерал хмыкнул и торжественно произнес:
— А вот это должны вы просечь своим оперским чутьем. Вован сделал большую ошибку, персонально убрав Феогена. В заказных убийствах такого уровня почти всегда потом ликвидируют и самих киллеров. Вован понимает, что эта участь его ждет. Кто с ним будет расправляться? Чистильщик, которого пошлет тот же Артемий. Кого надо Вовану сбивать с насеста, чтобы самому уцелеть? Артемия.
Кострецов чуть не захохотал в трубку на такую «внушительноподобную» версию зарапортовавшегося генерала, но в то же время понял главное. Опасность действительно грозит епископу Артемию. Значит, митрополит Кирин с подручными Ветлугой и Белокрыловым повели крупномасштабную атаку на клан Артемия. А вчерашний фейерверк в «Техасе» — только начало нового этапа сражения, что-то вроде артподготовки.
В конце беседы, которая свелась к малозначительным замечаниям, генерал и капитан, каждый, довольный своими результатами, распрощались как закадычные коллеги.
* * *
Бывший спецбригадовец Ракита все это время, как верно предполагал Кострецов, лечил свою рану в ноге. Отлеживался в каморке Никифора на Сретенке.
Конец его затворничеству положил сам Никифор, однажды сообщивший Раките последние новости:
— В ресторане «Техас», на Садовом кольце от нас недалеко, пальба была. И что интересно, ежкин дрын: стреляли, а не убили никого.
— Чего ж интересного? — спросил Ракита.
— А то, что, может, смягчились у людей сердца: стреляют больше для понта, как в лагерях блатные говорят. Стараются не убить, слава Богу.
Ракита сочувственно поглядел на Никифора, столько претерпевшего за православие и все еще идеалиста, когда даже о бандитах с оружием в руках можно подумать хорошее.
— Ты-то про ресторан откуда знаешь? — уточнил спецбригадовец.
— На Чистяках шпана красиво это описывает.
— Ну а те-то каким боком к этому «Техасу»?
— Под обстрел в ресторане хозяева магазина «Покров» — два кавказца — попали. Одного, правда, стрелки в руку зацепили. Но эта единственная рана у ресторанных была. А кавказцы свой «Покров» — то наконец открыли. Стол воздвигли для всех желающих обмыть это дело, туда местная шантрапа и набилась, всяких баек от кавказских этих людей наслушалась.
— Кто ж так ласково «Техас» обстрелял?
Никифор хитро посмотрел на него.
— Да вроде тебя. Четверо, плечи стеной, матом не ругаются.
— Постой, постой, — Ракита привстал с тюфяка на полу, где лежал, — ты не случайно, что ли, мне это рассказываешь?
— Я, ежкин дрын, случайно ничего не говорю. Люди те были с той команды, какая когда-то бой у «Покрова» вела. Кавказцы это указывали.
— Спасибо, Никифор.
Ракита поднялся и стал выволакивать замаскированную тряпьем сумку, где хранился его арсенал. Из сообщения Никифора ему стало ясно, что спецбригада ожила, генерал Белокрылов снова взял в проворные грабки боевую инициативу. То, что четверка спецбригадовцев никого не убила в «Техасе», иллюзий у Ракиты не создало. Слишком хорошо он знал непререкаемые законы генеральского подразделения.
— Засобирался, — неодобрительно констатировал Никифор суету Ракиты.
— Да я ж из-за этих своих бывших коллег в Москве и остался, и на пулю напоролся.
Никифор печально произнес:
— Из-за коллег… Из-за себя ты страдаешь. Не можешь без мести, а?
— Но это ж справедливая месть!
Сидел Никифор за покосившимся столом, руки, натруженные утренним подметанием улиц, держал на нем, отдыхая. А тут всплеснул ими, взволнованно заговорил:
— Да кто ты такой, чтоб мстить? Все мы — ничто! Без тебя Бог не управит, а? Ты чего на себя взял, раб Божий Евгений? — назвал он Ракиту по имени.
Ракита усмехнулся.
— Какой я раб Божий?
— А кто ж ты? Ты великое сумел сделать: руку занес, а смог человека не убить.
— Это благодаря только тебе, Никифор. А в тот день, когда рану получил, пришлось мне одного охотника и другого крутого хлопнуть.
— Это не в счет, Евгений. Ты теперь другим человеком стал.
— Да с чего ты решил? — спросил Ракита, подняв глаза от сумки.
Никифор смотрел на него так же светло, как во дворе, когда тот шел с ножом на Черча. Подытожил:
— Увидишь еще. А если не буду я жив, то мои сегодняшние слова тогда вспомнишь.
— О-о, вряд ли ты раньше меня на тот свет уйдешь!
Молчал Никифор, грустно улыбался. Ракита, немного помявшись, сказал:
— Слушай, неужели же Бог все-все может простить?
— Обязательно.
— Не верю в это. Я по уши в крови.
— Если истинно, Евгений, уверуешь и раскаешься, то простит.
— Истинно? Это как?
Никифор посмотрел на иконы, перекрестился на образ Спасителя. Попытался объяснить:
— Разбойник вместе с Христом был распят. Тот бандит в последний момент уверовал в Царствие Божие: Христос его и простил.
— А истинность-то все же в чем? Как она проверяется?
— Человеком не проверяется. Бог проверит, а прощением уверит.
— Не могу я, Никифор, у тебя почти ничего понять.
— Значит, пока тебе этого и не требуется. Пойду я по делам.
Никифор встал. Как всегда, перекрестил перед собой направление, куда собирался двинуться. Немного подумал, обернулся к Раките и осенил его крестным знамением. Вышел во двор.
Ракита начал готовиться к своему новому выходу в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84