А случится человеку из сельской местности в город приехать, так он может и в театрах, и в музеях, и на выставках побывать, посмотреть, чего другие достигают. Пожалуйста! Это теперь всем доступно. Экскурсовод это так высказал:
– Знакомясь с образцами творчества, наши талантливые самоучки в своих работах могут приближаться к профессиональному искусству. Тут один из посетителей спрашивает: – Значит, Иван Игнатьевич Горшенин специального образования по скульптурному делу не получил?
Экскурсовод отвечает:
– Нет. Не получил. В этом деле он самоучка, любитель, занимается этим в свободное от работы время.
И, конечно, все еще пристальнее стали рассматривать эту скульптуру. Один так отошел немножко, пригляделся издали и говорит:
– Как хорошо выражение лица передано! А другой говорит:
– Обратите внимание на руки – какая сила и красота.
А тот, любопытный, опять спрашивает: – Интересно, – говорит, – узнать: почему он ее изобразил с уздечкой, а не с серпом или еще с чем, более близким женской работе и женской силе? А другой, тоже из посетителей, ему так ответил:
– Это, – говорит, – совершенно ясно, почему. Он показывает колхозницу военного времени, когда наши женщины во всех работах мужчин заменяли – и пахали, и сеяли, и косили, и возили. Как это у поэта Исаковского сказано…
Кто-то примолвил:
– «Какая безмерная тяжесть на женские плечи легла…»
– Вот именно – «какая безмерная тяжесть»! И как женщина все это переносила. Так вот это самое в лице выражено. А уздечка тут ни при чем, это дело второстепенное.
А любопытный опять с вопросом:
– Скажите, пожалуйста, чем объяснить сходство в чертах лица Аннушки-домовницы и этой молодой колхозницы?
Интересно – что бы на это экскурсовод отвечать стал? Но тут подошел молодой человек… ну, как молодой, – лет тридцать или чуть побольше… очень скромный, одетый чистенько. До этого он в отдалении стоял и все прислушивался. Подошел он и говорит:
– Извините, что я вмешиваюсь в ваш разговор. Я – Иван Горшенин. Это моя работа, и мне хочется объяснить, почему получилось такое сходство. Мой отец, когда лепил куклу, держал в памяти образ любимой девушки Аннушки. Потом он женился на ней – это моя мать. А я лепил «Молодую колхозницу» со своей сестры, а она на мать очень похожа. Вот отчего получилось сходство.
А тут находился очень пожилой человек, совсем седой и в очках. Наверно, пенсионер какой-нибудь. Он сейчас же эти слова по-своему повернул:
– Так, так, – говорит, – значит, сия Аннушка – домовница доводится как бы мамашей «Молодой колхознице»?
Иван Игнатьевич чуточку призадумался – видать, тоже по-своему эти слова прикинул – и отвечает:
– Да, – говорит, – ваше замечание совершенно правильное. Кукла, действительно, сыграла большую роль в моей жизни. Именно она пробудила во мне интерес сначала к отцовскому делу, а потом и стремление к самостоятельному творчеству.
Тут все стали спрашивать молодого скульптора – как у него зародилась мысль изобразить такую колхозницу. И он рассказал:
– Когда, – говорит, – я после войны возвратился домой, то нашел на нашей двери замок. И я пошел поискать кого-нибудь. И первая, кого я встретил в колхозе, была моя сестра. Она тогда работала старшим конюхом. За шесть лет она очень изменилась, в ее лице появилось для меня новое – необыкновенное упорство и сила. Потом я это же замечал и у многих других колхозниц. А лицо сестры прямо-таки врезалось мне в память, оно не давало мне покоя. И вот я попытался… ну, как бы это сказать?.. я попытался эту силу и настойчивость показать в своей скульптуре.
Кто-то спросил его:
– Иван Игнатьевич, а ваших родителей уже нет?
Он отвечает:
– Мама жива. Старенькая, но еще работает.
В огородной бригаде.
И опять раздается вопрос:
– Товарищ Горшенин, а как зовут вашу сестру? Товарищ Горшенин засмеялся и говорит:
– Представьте себе – тоже Аннушкой.
Высокая палата
Есть на свете дивная палата. Высока палата и богата! Свод над ней из синих потолочин светлыми гвоздями приколочен, золотые гвоздики сияют, словно свечи пламенем мерцают.
А под этим ясным синим сводом, по дорогам, лишь ему знакомым, пастушонок – ветер ералашный гонит стадо беленьких барашков. Гонит мимо тихие стада, неведомо откуда и куда.
А внизу, от темного порога, тихо вышла черная корова, по полям, долинам, по оврагам побрела она неслышным шагом. Ходит-бродит черная корова, вот она и свет весь поборола – призатих на время шум веселый, все уснули в городах и в селах.
Черная коровушка Недолго погуляла по полям, дорогам. Вот в своей украшенной светлице пробудилась красная девица. Красная девица Заряница в зеркало чудесное глядится, алым шелковым платочком машет. Не найдешь девицы этой краше! По лугам красавица гуляет, черную корову загоняет. В хлев загнала, на замок замкнула и в замочке ключик повернула, а серебряный тот ключик малый спрятала за опояской алой. По лугам красавица ходила, с опояски ключик обронила…
– Не сыскать его в траве немятой…
И девица разбудила брата.
Брат, удалый молодец красивый, крепко спал под занавеской синей. Зов сестры любимой он услышал, быстро встал и на крылечко вышел, глянул на луга и засмеялся, и – сестрицын ключик сам поднялся.
Ходит брат такой веселый, светлый, пламя свечек перед ним померкло, даже. Потолочины слиняли и из синих голубыми стали. Все чудесным светом озарилось, все повеселело, оживилось – по дубровам пташечки запели, на лугах цветочки запестрели. Кто зимой и летом одним цветом – закивал богатырю с приветом. А за ним с приветом и другой – одетый летом, а зимой нагой. Поклонился маленький Антошка, в круглой шляпе крошка – одноножка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39