– Может, тут ошибка? – сказал Матвей.
Денис заметил перемену в лице сына, когда тот вызвал в сад Матвея: сузились глаза, щеки выбелила бледность. Он немедля пошел следом за братом и Сашей. Они стояли у мокрого куста вишни, тихо разговаривая. Случилось так, что все трое как-то разом посмотрели в глаза друг другу, и Денис если не понял, то почувствовал что-то неладное…
– Ты, брат, не того, не стесняйся, мы с Сашей друзья. У нас тайны друг от друга нет! – Денис придавил рукой плечо Александра.
Матвей вынул из кармана просторного полотняного пиджака бумагу, протянул брату, но тут же снова отдернул руку. И этот непривычно нерешительный жест напугал Дениса.
Несколько раз перечитал письмо, беззвучно шевеля посеревшими губами. Сквозь шум в голове слышал: в западине у родника защелкал соловей и, будто захлебнувшись, замер. Снова теплый, влажный после дождя воздух наполнялся заботливым гулом пчел, сверкавших крыльями в лучах солнца. Грустен был запах вишневых цветов, томительно прян дух согревающейся земли.
В голове зашумело еще сильнее, и Денису показалось, будто вишневый куст стремительно, прямо в глаза вытягивает свои ветви. Он отпрянул, падая навзничь. Александр и Матвей подхватили его, усадили на лавку, он привалился спиною к стволу дерева. Долго не сходила серая бледность с его щек. Ноздри нервно вздрагивали. Он проводил по лицу ладонями так, будто умывался, сняв с усов мокрые лепестки яблоневого цвета, с бессмысленно странным видом посмотрел на них.
– Костя… Вот как вышло… А тут сердце… – тихо, но договаривая фраз, сказал Денис, а его бледные, внезапно выцветшие глаза смотрели в далекий заволжский простор.
– Светлане пока не надо говорить, – сказал Александр.
– Пока не надо, успеет, нагорюется, – согласился Матвей.
Денис выпрямился, голос обрел твердость:
– Пойдем к Любови Андриановне – Больше всего боюсь за Женю: впечатлительный, нервный. Где же Юрий?
Из сеней выбежали шумные, веселые мальчишки и девчонки, нагибались над грядками, ощупывая мокрые цветы. Женя и Лена бегали по саду, раскачивали молодые деревца, стряхивая на головы дождевые капли.
В калитке, опираясь раскинутыми руками о стояки, утвердился огромный – годовой под навес – Макар Ясаков.
– А что, сват, мой зятек не явился? – колоколом гудел Ясаков.
– Пока нет, Макар Сидорович.
– Ничего, сват, явится. Дело у него такое, значит, секретное.
– Секретное, а гудишь на весь поселок, – послышался голос Юрия за его спиной.
– Авакай, курмакай! Беда мне с моим голосом. Даже во сне замычу, жена пугается. Помяни мое слово, сват, родит Светка внука, и Костя тут как тут. Я спустил до жены директиву: готовь брагу на двух хмелях. Зятька угостить надо. Жена для совета, теща для привета, а хороший тесть – когда выпить есть, – говорил Ясаков. – Э-э, сват Юрас, ты совсем несмышленый.
– Чем же я плох, Макар Сидорович? – подлаживался Юрий под простоватый тон Ясакова.
– Не понимаешь свою должность, вот чем плох ты, Юрас. Если бы меня поставили заместо тебя парторгом, к слову сказать, я бы похрапывал на всю Волгу. Отоспался бы, значит, и давай брюхо чаями греть. Потом покурил бы папирос с золотым ободком – и айда руководить! Надел бы френч, сапоги. А у тебя обмундирование без авторитета: рукава выше локтей. Аль денег не хватило на полную-то рубаху? Виду нет, сват, виду. – Ясаков вдруг округлил дегтярно-темные глаза. – Пойдем, Денисыч, в дом, сядем рядком, потолкуем ладком. Я дам тебе указания, как должность понимать. – Постукивая по своему потному темени, Ясаков закончил: – В этом сельсовете, как пчел в улье, много разных идей.
– Пойдем, Макар Сидорович, – согласился Юрий, – открывай кладовые сельсовета. Только ведь я уже не секретарь.
– Вот я и говорю, амуниция тебя подвела, нету авторитета в амуниции. Заместо тебя тот маленький, в сапожках? С усами-то? Не серчай, Юрас, видать, мужик обточенный, шлифованный. Иголку не подсунешь…
Юрий, Макар и Александр вошли в дом. В столовой сидели отец и дядя, облокотившись на стол, склонив головы. Комнату заливало солнце, и в этом ярком свете тускло горела электрическая лампочка, которую никто не догадался выключить.
В Костиной комнате пронзительно и требовательно закричал родившийся человек пока без имени, никому не известный, но уже заявлявший о себе зевласто.
– Ага! Разрешилась дочка! – загудел Ясаков. – Эй, младенец, ори сильнее, отец услышит, прилетит.
– Помолчи, сват, – тихо сказал Денис.
…Нелегкая выпала в этот день роль на долю Александра: встречал у ворот отцовских товарищей по работе, приходивших поздравить Дениса с днем рождения, объяснял им, что в связи с родами Светланы праздник переносится. О несчастье своем Крупновы молчали то ли потому, что не верилось в смерть Кости, то ли не хотелось им выслушивать соболезнования.
Ночью Матвей по вызову срочно уехал в Москву.
Через неделю новорожденного мальчика назвали Костей – в память о погибшем восемь месяцев назад в далекой Испании отце его, летчике-добровольце, капитане военно-воздушного флота.
XXIII
Гибель Константина зимним холодом опалила Крупновых. Надолго поселилась в их семью гнетущая тишина. Все, от детей до стариков, заметно изменились.
Погасли бесовские искорки в быстрых глазах Лены, стала она задумчивой и как бы чего-то ищущей. Девятый класс окончила без радости. Прежде рвалась на Волгу, в лес, ходила так, словно с чувством снисхождения, едва касалась земли. Увлекало ее только необыкновенное, броское. Красивыми казались люди с резкими чертами, с горящими глазами. Жадно ловила необычный поворот головы, косо брошенный взгляд, эффектный жест, хлесткую фразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135