— «Не вижу маячного огня, продолжать ли заданный курс?»
Вижу белый затмевающийся огонь! — прозвучал из темноты голос Михайлова.
Все подались вперед. И точно: далеко-далеко справа возникло белое световое пятно. Заблестел, равномерно вспыхивая и затмеваясь, долгожданный свет маяка.
На двенадцать минут просчитался-таки, штурман, — вполголоса сказал Сливин над ухом Курнакова. В его голосе слышались легкий упрек и в то же время огромное облегчение. — Сколько градусов поворот, говорите?
Поворот тридцать два градуса, иметь курс шестьдесят семь градусов…
Курнаков снова пеленговал маячный огонь.
— Время поворота вышло!
Он продолжал — до боли в глазах — всматриваться в далекий свет. Да, несомненно, это белый затмевающийся огонь… Маяк, установленный на зюйд-вестовой оконечности острова Скумкам… И в то же время… Почему он открылся так поздно?
«В обычных условиях следовало бы отдать якоря, дождаться утра, чтобы уточнить свое место, — мелькнула мысль. — Но здесь не станешь на якорь, на этих океанских огромных глубинах…»
— Сигнальщик, передать на «Пингвин»: «Курс шестьдесят семь градусов!» — приказал Сливин.
Курнаков вошел медленно в рубку. Просчет на двенадцать минут… Возможно, Игнатьев на своей вахте, увлекшись стишками, не учел величину дрейфа, а он не заметил ошибки?.. Да, вот и объяснение… Младший штурман не учел дрейфа от встречного ветра, а он вовремя не исправил ошибку…
Курнаков глядел на часы, на репитеры гирокомпаса и лага. Не хотелось поднимать глаз на тихо вошедшего, остановившегося у штурманского стола лейтенанта. Все-таки мельком взглянул и увидел, с каким недоумением всматривается Игнатьев в серо-желтую гладь навигационной карты.
Особенно раздражал сейчас Курнакова светлый чуб, падающий на глаза лейтенанта. Расстроенный, Игнатьев забыл даже заправить волосы под фуражку.
— Да, прокладку вести — это вам не стишки писать, — почти невольно сказал Курнаков.
Игнатьев вспыхнул, повернулся к нему. Но Курнаков думал уже о другом. Все же что-то смущало его в этом так поздно открывшемся маячном огне.
Курнаков всмотрелся в красные вспышки над цифрами глубин эхолота. Рванулся к переговорной трубе.
— На мостике!
Его голос перехватило, он даже поднес руку к горлу, но огромным усилием воли овладел собой.
— На мостике! Резко уменьшаются глубины. Идем к опасности!
Еще раз взглянув в эхолот, бросился на мостик.
— Полный назад! — услышал он команду Сливина. Звякнул машинный телеграф.
— Сигнальщики, передать на «Пингвин»: «Полный назад!»
Все последующее слилось в вихрь вытесняющих друг друга впечатлений.
По-прежнему работали под палубой машины, но стал тише свист ветра в снастях. Рванулись из-за кормы вспененные волны. И в то же время резкий толчок, как удар электрического тока, потряс мостик.
— Что там на юте? — крикнул Сливин. Пробежал по мостику, перегнулся через поручни.
По палубе, по металлическим ступеням трапов звучал топот многих ног. Сразу усилилась качка. Ледокол переваливался с борта на борт. Выбежавший из штурманской рубки Игнатьев ухватился за кронштейн.
— Лопнули буксиры! — раздался голос из темноты. — Боцман Птицын задет тросом!
Из-за кормы, где жидко блестели огни дока, торопливо мигал прожектор.
Семафор с дока! — громко, возбужденно читал Жуков. — Порваны оба буксира. Стоим на месте. Коснулись грунта.
Включить большой прожектор! — скомандовал Сливин. — Оба якоря к отдаче изготовить!
Шипя, вспыхнул над мостиком прожектор. Вогнутые зеркала бросили в темноту ослепительно яркий свет. Световой столб скользнул по воде, в его лучах ясно возникли ртутные полосы летящего косо дождя. Сзади взлетел из темноты ответный прожекторный луч. Он сиял с одной из доковых башен, стало видно, как бьются беловерхие волны в понтоны и по широкой палубе бегут фигурки людей.
— По местам стоять, на якорь становиться! — гремел голос капитана Потапова.
Отдать левый якорь! И немного спустя:
Отдать правый якорь!
— Капитан, штурман, заместитель по политчасти — ко мне! — прозвучал голос Сливина, перекрывший грохот якорных цепей.
Прожекторный луч мчался над мостиком в темноту. Дождь стекал тонкими струйками с лаковых козырьков фуражек. Капитан первого ранга вынул папиросу — и забыл закурить, комкал мундштук в мокрых пальцах. Но зычный голос начальника экспедиции был полон уверенности и силы — таким голосом отдавал он приказы в военные дни, под дулами фашистских батарей.
— Капитан! — командовал Сливин. — Лишь уточню обстановку — снимем док с мели, отведем на глубокое место. Ваша задача — в кратчайший срок завести новые буксиры.
Будет исполнено. — Залитое дождевыми струями лицо Потапова не казалось больше меланхоличным, возбужденно горели глаза.
Штурман! — повернулся Сливин к Курнакову. — Определите глубины вокруг. Дайте мне место поблизости — достаточной глубины для постановки дока на якорь. Когда снимем док с мели — все время будете докладывать лично мне изменения глубин.
Есть! — сказал отрывисто Курнаков.
Ефим Авдеевич! — взглянул Сливин на Андросова, только что взбежавшего на мостик. — Мобилизуйте весь личный состав — во главе с коммунистами и комсомольцами — на мгновенное выполнение приказов. Выясните, что с Птицыным.
Боцман Птицын руководит выборкой порванных тросов, — доложил Андросов. Вода часто капала с козырька его фуражки, он хотел вытереть пальцами козырек, но ледокол шатнуло, Андросов ухватился за поручни. — Я только что говорил с Птицыным.
Докладывали здесь, что он задет тросом…
Птицын был на корме, когда лопнули буксиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83