– Нет, кроме шуток. Вы поглядите на город. Видите?– Вижу. Интересно, сколько отсюда по прямой до Эдиного дома? Километра два?– Может, и два. В телескоп – метров тридцать. Во всяком случае, он, наверное, хорошо различает ваше вдохновенное лицо. Вы над такого рода гипотезой не задумывались?– Ерунда, – уверенно сказал Шухов.– Послушайте, Павел Михайлович. А что, если эта коробка давно зарыта у старика Комарова в подполье? Дом он поджег для отвода глаз. Вы руки его видели? Такие у него, понимаете, самостоятельные руки. Крепкие, жилистые.– Ты забыл об Иванове, – буркнул Шухов. – В эту версию он не укладывается.– Ему в нее не надо укладываться, – сказал Кожохин. – Одного Комарова хватит за глаза. Представьте, что они оба подбирались к Назарову, только с разных сторон. Иванов не успел, помер. А старику удалось.– Да, – вздохнул Шухов. – Очень возможно, что ты прав. Но мне моя версия нравится.– Вашими бы устами, – сказал Кожохин.Они продолжали стоять на крыльце, перебрасываясь фразами, глядели на двор, на соседние дома, прикидывали, где можно спрятать гипотетическую коробку так, чтобы она была под руками в любой момент.– Эта баночка, – заметил Кожохин, – довольно размерная.– Да. Аквариум у него был просторный. И высокий. Соображал Назаров, ничего не скажешь.Кожохин заглянул в бочку для воды. Шухов укоризненно заметил:– Не торопись. Ну тебя к дьяволу. Испортить все легко можно.– Ладно, не буду, – виновато улыбнулся Кожохин. – Но что делать?– Придем вечером, когда стемнеет. Старика Комарова надо на это время убрать. Вызовем его в отделение на предмет уточнения кое-каких деталей.И коробка нашлась. Шухов мог торжествовать: его версия подтвердилась. Железная коробка мирно покоилась на крыше уборной, прикрытая тряпкой. Со двора эту вещь увидеть было нельзя, ибо покатая крыша мешала обзору. Кожохин тихо выругался, снимая коробку. Уж очень просто все оказалось. Шухов взвесил коробку на ладони.– А все-таки мы гениальные ребята, – сказал он.– Рановато радоваться, – хмуро заметил Кожохин, когда в присутствии многочисленной комиссии, созванной по этому случаю, коробка была вскрыта и глазам собравшихся предстали пятьдесят свеженьких пачек, в каждой из которых насчитывалось по десять тысяч рублей. – Банк он ограбил? Вроде такого у нас не водится. Задачка?– Эта задачка для ученика седьмого класса, – сказал на другое утро Шухов. – Нам надо свою решать. Смотаюсь-ка я в Курск. Самое время сейчас.Вернулся он через день. Зашел к Кожохину.– Ну как? – спросил тот. – Подтвердилось с Ивановым? Или опять дырка в бублике?Шухов положил на стол фотографию.– Узнаешь?– Что за черт? – воскликнул Кожохин, вскакивая со стула. – Этого не может быть.Он перевернул фото: «На память о Ялте». Ругнулся, снова перевернул, рассматривая лица на карточке.– Нет, вы все-таки объясните.– А чего объяснять? – спросил, в свою очередь, Шухов. – По-моему, и так яснее ясного.Кожохин бросил фото на стол. Поднял. Поднес к глазам. На него по-прежнему смотрели два улыбающихся лица.– Нет, это никуда не годится, – только и произнес он.– Еще как годится, – сказал Шухов, пряча фотографию. – Эта карточка и мне по мозгам ударила. У Иванова папаша живой оказался. Глухой как пень. И кажется, немножко того, заговаривается. Я уж было совсем отчаялся. Папаша мне про сына толкует, а я слушаю да по сторонам поглядываю. Ну и вдруг увидел эту фотографию на стене. Смотрю и глазам не верю. На обратном пути в самолете сидел и все думал: в чем же тут фокус? В общих чертах уяснил, как развивались события. Кстати, коробку вы сохранили?– Должно быть. А что?– Как что? Это сейчас единственная вещь, которая поможет уличить убийцу. Доходит? Его только с поличным можно брать. Улик-то у нас фактически нет. Да, чуть не забыл. Охрана дома ведется? Не сняли?– Нет.– Отлично.– Но как? – простонал Кожохин. – Растолкуйте вы мне. Не могу я сообразить ничего. Когда же был убит Назаров? Ведь без четверти четыре он был жив…– Растолкую, – пообещал Шухов. – А может, ты сам догадаешься? А?
Три часа тридцать семь минут…Поезд мягко тронулся с места. Глухо стукнули буфера. Иванов повертелся в купе, сбегал к проводнице, пожаловался на усталость, попросил поскорее принести постель. Назаров, как сел, положил руки на мешок, так и не двинулся с места. У него болела голова. Ночью спал плохо, все поглядывал на соседа по номеру, встал рано. Иванов же суетился, как стрекоза, заговаривал, смеялся беспричинно. Наконец уселся, раскрыл свой чемоданчик, вытащил колбасу, сыр, бутылку водки, водрузил все это на столик, предварительно сбросив с него лампу, позвал:– Давай, Витя, подкрепимся малость.Он уже звал его Витей. Назаров обращался подчеркнуто вежливо: «вы». По имени не называл, приглядывался, пытался сообразить, что за попутчик ему достался. Гадал: не то свой в доску, не то себе на уме. Похож вроде на уголовника. А в общем, черт его знает. От сыра не отказался. Покопавшись в своем чемодане, вытащил банку консервов, вяленую рыбку. Положил на стол:– Закусочка вот.Иванов налил полстакана, поднял, повертел перед носом, губами почмокал:– Твое здоровье, Витя.Выпил одним глотком, понюхал корочку, принялся рыбку раздирать. Назаров сосал сухой сыр, сидел, привалившись к мешку спиной, глядел на летящие кусты за окном. Лениво думал: «Плохо, что вдвоем в купе. Выйти куда понадобится: как быть? Мешок с собой тащить? Глупо, на подозрения наведет. В гостинице уже раз сглупил: догадался, дурак, под голову сунуть». Думать думал, а знал твердо: не расстанется с мешком, не оставит его. Пусть что угодно воображает попутчик. Пусть хоть за ненормального считает. Не бросит Назаров то, что досталось ему, что с неба свалилось, на горящих белых крыльях прилетело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30