– Собираюсь, Елизавета Викентьевна. Говорят, у нее божественный голос. Но поет, думаю, всякую порядочную дрянь. – Неожиданно Петя заговорил басом.
Доктор, сам того не желая, рассмеялся. Студент Родосский явно имел в предыдущих поколениях поповские корни – и не замечает, что говорит о «божественном голосе»...
Петя побледнел. Казалось, он понял, что доктор смеется над ним. Но причины не видел. На всякий случай он принял высокомерный вид, отложил надкушенный пирог и встал из-за стола.
– Благодарю вас за угощение, Елизавета Викентьевна, – он поклонился подчеркнуто почтительно.
– Позвольте пожелать всем спокойной ночи. Прощайте.
– Прощайте, голубчик, – согласилась хозяйка, – навещайте нас, мы вам всегда рады.
Доктор Коровкин кивнул прыщеватому студенту, скользнувшему по нему надменным невидящим взглядом.
Как странно меняется окружающее пространство от присутствия одного-единственного человека. Или благодаря его отсутствию. Едва затихли торопливые шаги уходящего Пети, как сразу же стал более явственным летний свет июньской ночи – ничем не отличающийся от дневного. Странное ощущение тишины и прохлады завладело всеми сидящими за круглым столом на веранде дачного дома.
– Как вы себя чувствуете, Брунгильда Николаевна? – ласково спросил доктор, чувствуя себя освобожденным и счастливым, хотя и не избавившимся от тайного трепета сомнений.
– Немного уставшей, – призналась красавица, пряча взгляд и по-прежнему избегая смотреть в глаза доктору. – Наверное, гости меня утомляют. Или нет – этот несносный Петя с его странными спортивными увлечениями. Мура с ним дружит, они оба мечтают о скоростях. – Брунгильда чуть насмешливо посмотрела на сестру.
– И вовсе я не дружу с ним, – вспыхнула Мура. – Он сам приходит. Надо же ему с кем-то общаться.
– Лучше б он больше общался с Прынцаевым, – невольно добавил доктор и уловил всеобщее недоумение. – Я вовсе не это хотел сказать, – продолжил он, спохватившись. – Просто у меня такое ощущение, что он способен порождать неприятности.
– Какие неприятности, милый доктор? – спросила с шутливым легким укором Елизавета Викентьевна. – Он же еще совсем ребенок!
– Какой-то он нервный, дерганый, – попытался смягчить свои слова доктор. – Не увлекается ли он модными революционными идеями? Все-то ему не нравится.
Мура засмеялась:
– А вот и нет, милый Клим Кириллович, не всё. Пение Зинаиды Львовны – нравится. Он даже назвал ее голос «божественным».
Доктор вздрогнул: ему на миг показалось, что она прочла его мысли. Перед его внутренним взором мелькнул почти богомольный образ Муры во время их майского путешествия в Благозерск – и тут же исчез. Обычная веселая девушка. Она заметно посвежела, привычный румянец, пропавший было после беспокойных святочных дней, снова играл на ее лице, синие глаза под черными короткими ресницами сияли по-прежнему радостно и задорно. Симпатичная дачница, привлекательная, хорошо воспитанная. Не более того.
– А ведь мы совсем забыли, что милый доктор нуждается в отдыхе. Мучаем его с дороги глупыми разговорами. Извините, дорогой Клим Кириллович. Сейчас я попрошу Глашу проводить вас во флигель – там для вас уже все готово, есть и комнатка для Полины Тихоновны, – рады, что она надумала нас навестить. А мы с девочками тоже пойдем в свои светелки. Брунгильде надо прилечь. Мурочка тоже засиделась.
– Можно я еще немного посижу в беседке, мамочка? – Мура умоляюще сложила ладони у груди. – Там в черемуховом кусте поют соловьи.
– Хорошо, – согласилась профессорская жена, – посиди, только шаль с собой захвати. Боюсь, может быстро похолодать. В июне так часто бывает.
Елизавета Викентьевна вместе с Брунгильдой покинули веранду и отправились в свои комнаты, Мура и Клим Кириллович вышли на крыльцо.
– Разрешите и мне с вами минутку посидеть, Мария Николаевна? – спросил доктор.
– Вы хотите послушать соловьиное пение? – со странным выражением поинтересовалась Мура.
– И это тоже. – Доктор чувствовал, что в его ответе звучит и какой-то другой смысл.
Они спустились по ступеням и пошли к маленькой беседке, стоящей недалеко от центральной дорожки. Вокруг беседки цвели низкие кусты белой сирени, а над ними высилось уже отцветшее черемуховое дерево.
– Надо минуту-другую посидеть совсем тихо, – шепотом проговорила Мура, усаживаясь на деревянную скамью, устроенную по внутреннему периметру открытой беседки. – Тогда они и запоют.
Доктор повиновался. Молчать ему было не тяжело, тем более что с каждым вдохом он улавливал сладостно-тревожные волны, исходящие от упоительно пахнущей белой сирени, ветви которой проникали в глубь беседки. Вскоре над этими чудными волнами поднялся коленчатый птичий голос. Ему ответил другой, потом третий, – странное пощелкивание сливалось в необъяснимо завораживающую мелодию. Ее хотелось слушать долго-долго. Доктор взглянул на Муру: она, приложив палец к губам, тоже радовалась странному соловьиному зову, доносящемуся откуда-то сверху – неужели из кроны черемухи?
Когда наступила пауза, они посидели еще немного в ожидании продолжения. Но его не было. Боясь, что Мура сейчас поднимется и уйдет, доктор торопливо сказал:
– Извините меня, Мария Николаевна, за нескромное любопытство. Но я не понял – из-за чего ваша сестра упала в обморок? Что случилось?
Даже в легком сумраке беседки он с удивлением заметил, что девушка смутилась. Вполне возможно, что и покраснела.
– Что случилось? – Казалось, Мура искала объяснение, которое скроет истину. – Ничего. Ничего не случилось. Ничего особенного. Так, пустяки. Хотя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99