В самом деле, двадцать пять фотографий темноволосой девушки и двадцать пять – белокурой. Эстет, наверное, стал бы спорить: это же обнаженная натура, позы хотя и смелые, но в них есть что-то от античных статуй...Возможно, возможно, но если и так, то лишь для отвода глаз. Нет, ханжа все-таки прав: жесты девиц не оставляют на этот счет никаких сомнений. Недаром лиц почти нигде не видно, за исключением двух-трех снимков. На вид обеим натурщицам не дашь больше двадцати двух – двадцати трех лет.– А где папка с делом Раделли? – спросил он у Карруа.– В ящике.Карруа полез в стол и протянул Дуке папку, пожелтевшую, всю помятую, – досье Альберты Раделли, самоубийцы. В нем была фотография, свидетельство о смерти, выданное судебным врачом, фотокопия письма, которое девушка написала сестре перед смертью и в котором просила прощения за свой поступок, отчет дежурного полицейского, три листочка со стенограммами опросов различных лиц: сестры покойной, уже известного велосипедиста Антонио Марангони, швейцара в доме, где проживала покойная вместе с сестрой. Все испещрено подписями, пометками красным карандашом и большими синими печатями. Дука вытащил фотографию девушки, переснятую с водительских прав, и положил перед Карруа вместе с одним из кадров, сделанных «Миноксом».– Похоже, – отозвался тот.– Сейчас уточним. Давид, подойдите на минутку.Давид Аузери ожил, приблизился к ним, взглянул на обнаженных девиц с микропленки (фотографию с водительских прав Дука спрятал).– Кто-нибудь из них вам знаком?У Карруа хороший кабинет, большой, звуконепроницаемый, и ночью в нем работать одно удовольствие. У него есть и квартира где-то в городе, он, наверно, и сам толком не помнит – где, потому что бывает там, только когда ему вздумается принять ванну; в остальное же время он предпочитает отдыхать на диване, в соседней комнате, с разбросанными по полу газетами, полицейскими отчетами и телефоном в изголовье. А настоящий, родной его дом – на Сардинии, но туда он выбирается раз в год, и то на несколько дней. Поэтому единственным домом Карруа можно считать этот кабинет, вечно полный людей и происшествий. Чем не происшествие этот парень, рассматривающий фотографии? Карруа по натуре не был сентиментален, но даже у него защемило сердце при виде почти детского лица и глаз, которые так и впились в фотографию темноволосой девушки.– Это она, – сдавленно проговорил Давид.– Вы хотите сказать, что эта та самая девушка, которая была найдена в Метанополи год назад? – уточнил Дука.– Да.– А другую, блондинку, вы знаете?– Нет.Дука повернулся к Карруа.– Пошли кого-нибудь за бутылкой виски. – И добавил: – Плачу я. – Он взял Давида под руку и отвел его к окну. – Потерпите, сейчас принесут виски. – Затем, как старичку, подставил ему стул. – Если почувствуете слабость в ногах, садитесь.– Какую марку брать? – спросил Карруа.– Самую дорогую, – отозвался Дука.Полстакана виски сделали свое дело: взгляд у Давида стал не таким потусторонним.– Ну вот вам и полегчало. Не стесняйтесь, наливайте еще.Налив себе, он тоже изрядно хватанул из стакана. После трех лет заключения можно понять, почему человек тянется к бутылке: когда теряешь свое лицо и леденеют внутренности, ничто так не помогает, как виски. Парня он, пожалуй, вылечит, а сам сопьется.– Ну что ж, займемся фотографиями. – Он подсел поближе к Карруа. – Снимки сделаны в студии, работа профессиональная – во всем, что касается техники. А вот об эстетике я бы этого не сказал. Фотографу наплевать на модель, его интересуют только освещение, диафрагма, выдержка. Второе крайне странно, что съемки такого жанра производятся «Миноксом». Гораздо удобнее было взять «Роллей», или «Контакс», или обычный стационарный аппарат с фотопластинами. Чтобы вот так отснять, им надо было установить «Минокс» на тяжелой опоре, что требует специальных креплений, шарниров, а где их возьмешь? Не каждый день кому-то требуется поместить пятидесятиграммовую камеру на подставку весом по меньшей мере килограммов пятнадцать.– Ты что, занимался фотографией? – удивленно спросил Карруа.– Да нет. Я в этом деле полный профан, просто у меня есть друг – фотограф.Он покосился на Давида: тот сидел на стуле спиной к ним и неотрывно смотрел в окно.– Третье: девушки к такой работе непривычны. Обрати внимание, как скованно они держатся перед объективом, особенно блондинка. Брюнетка чуть лучше, в ней хотя бы есть лоск, но тоже дилетантка. А вторая порой вульгарна, порой просто неуклюжа.Карруа перебрал по новой все фотографии, прежде чем вынести свое суждение:– Ты прав, все так и есть.– Последнее слово за тобой. Кому понадобилось пятьдесят фотографий такого рода? Твоя задача это выяснить. Но есть и еще один момент, посерьезнее, как мне представляется. – Он снова открыл досье Альберты Раделли. – Для того чтобы перерезать себе вены на лужайке, нужен подходящий инструмент. Куда он мог деться? Тут есть две возможности: либо самоубийца полностью владела собой, – в этом случае она спрятала бы режущий предмет в сумочку, – либо она была в состоянии шока, и тогда этот предмет нашли бы рядом с телом или в руке. Однако в отчете дежурного полицейского нет ни слова ни о каком режущем предмете, найденном на лужайке. Равно как и в списке вещей, обнаруженных в сумочке. Вряд ли бы она стала вскрывать вены первым, что попалось ей под руку – крышкой от консервной банки, шипом или осколком стекла, но даже если бы мы это допустили, такое предположение опровергается заключением медицинского эксперта: «надрезы на венах точные и ровные». Ни жестянкой, ни стеклом так не разрежешь.Карруа полистал досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59