Наступило долгое молчание. Наконец Карруа произнес:– По-моему, дождь пошел. – Он выглянул в окно и увидел отраженные в мокрой мостовой светящиеся рекламы на площади Кавур. – Может, у тебя есть на примете подходящая девушка? – не оборачиваясь, осведомился он.Дождь, по-видимому, был не сильный – хоть и летний, но без грозы.– Будь я прохвостом – нашел бы. – Он со вздохом поднялся. – Впрочем, я и есть прохвост. – Сел на кровать, снял телефонную трубку и, назвав телефонистке номер, тупо спросил: – Что, и вправду дождь?Маскаранти и Давид тоже, как по команде, встали и, внезапно заинтересовавшись дождем, приникли к окну.Ему ответил пожилой голос, на сей раз мужской.– Ливию, пожалуйста.– Вы желаете говорить с синьориной Ливией Гусаро? – переспросил пожилой педант.– Да, синьор, благодарю вас. – Отец, наверное.– А не могли бы вы назвать себя? – Мужчины явно докучают звонками педанту-родителю.– Дука Ламберти.– Лука Ламберти?– Нет, Дука, «де» – как в слове «Домодоссола»!Мужчине тоже начал надоедать этот допрос, но тут на заднем плане послышался голос Ливии:– Погоди, папа! – И потом уже в трубке мягкий, теплый, совсем не фригидный голос: – Извините, это папа.– Вы меня извините. – Как они оба хорошо воспитаны! Неужели и впрямь идет дождь? – Не найдется ли у вас немного времени – я должен с вами увидеться!– Я давно этого жду.Так нечестно. На языке полиции это называется совращением.– Я заеду через десять минут, хорошо?– Договорились. Я жду у подъезда.Он положил трубку, поглядел на три обращенные к нему спины. Значит, дождь... Тогда можно повезти ее на Парковую башню, трогательную имитацию Эйфелевой, – в такую погоду там наверняка никого.– Думаю, завтра я уже смогу тебе что-нибудь сказать определенное. – Эта реплика относилась к Карруа.– Нет уж, это я тебе кое-что скажу, и немедленно! – коршуном налетел на него Карруа. – Я запрещаю, понял?! Все, с этого момента ты больше не вмешиваешься в наши дела! Я тебе официально запрещаю!– А почему? – очень почтительно поинтересовался суховатый, уравновешенный уроженец Романьи.– Двух девушек уже убили! – отрезал вспыльчивый, но осторожный уроженец Сардинии.– Я помню. – Такое разве забудешь.– Ты не полицейский, ты просто человек, и если в этой истории будет еще один женский труп, то это не должно быть делом твоих рук. Я тебе не доверяю, слышишь?– Понял, – отозвался он уже от двери. (Карруа не шутит, он в самом деле ему не доверяет.) – Пока!– Смотри, Дука!..Он вышел, не сказав больше ни слова. Все верно, хотя где им понять, они вынуждены соблюдать закон, а закон – такая странная штука: иной раз потворствует преступникам и связывает руки честному человеку.На улице действительно шел дождь; не прошло и десяти минут, как он посадил Ливию в машину у подъезда ее дома, через двадцать «Джульетта» подкатила к подножию Парковой башни; еще три минуты – и они сидят в круглом баре, на стометровой высоте, и обозревают всю Паданскую равнину, в частности – город святого Амвросия. Дождь усилился, мелкое накрапывание обернулось грозой, из окон, напоминающих иллюминаторы самолета, было видно небо в молниях, которые становились все ослепительней, из не-выключенного радиоприемника, как со сковородки, где жарятся каштаны, доносился оглушительный треск. Здесь бы кино снимать, а он вынужден говорить о всяких мерзостях!..– Есть новости в деле Альберты? – спросила она.– Да.На ней было платье примерно того же фасона, что и в прошлый раз, только черное, с крупными белыми цветами, в руке маленькая сумочка из черной соломки, помада и лак одного оттенка – светло-апельсинового, на запястье большие мужские часы – они немного не вяжутся с таким женственным обликом. Особые приметы: устремленный на него взгляд – так нечестно смотреть, это запрещенный прием.– Я вас слушаю.Он выложил ей все, до последней запятой, от души надеясь, что она откажется.Но она не сказала ни да, ни нет, а завела разговор, который, судя по всему, будет долгим. Придется выслушать, раз уж больше нечем ее порадовать; он, как Черчилль, ничего не может ей предложить, кроме слез и крови.– С тех пор как умерла Альберта, я оставила свои эксперименты, – говорила Ливия Гусаро, его Ливия Гусаро, на фоне все усиливающихся раскатов грома. – Ее гибель стала последним доказательством того, что непрофессиональной проституции быть не может. В дневнике я записала, что женщина – это товар, пользующийся чрезвычайно большим спросом, это слишком активный социально-экономический феномен, чтобы вокруг него не формировалась целая структура интересов.Мысль не новая, но точная. Любительница бесед на общие темы не выдвигает революционных теорий, не опирается на конкретные факты.– И сегодня более чем когда-либо невозможно, чтобы женщина, руководствуясь чисто личными мотивами и собственным свободным выбором, разворачивала подобную деятельность «без лицензии». Вся система построена так, чтобы получать от этой деятельности дивиденды под предлогом «защиты», «охраны» самой женщины. Во время моих первых опытов одна мастерица, которая шьет на заказ бюстгальтеры и корсеты, пыталась бесплатно всучить мне свои изделия, я сразу все поняла и сделала вид, что с радостью принимаю эти подарки, тогда она мне намекнула, что у нее есть на примете человек, который мог бы дарить мне и кое-что посущественнее. Потом сторож на стоянке автомобилей, увидев, как я выхожу из машины одного типа, сказал: «Послушайте, зачем вам тратить столько времени на поиски, к тому же разгуливать одной по улицам небезопасно. Положитесь на меня, я все устрою, ко мне столько иностранцев обращается за этими делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59