Пока же, дабы не тратить время втуне, Петр решил завершить то, что было начато, да не закончено сполна: «Гисторию Северной войны» и «Морской устав». Он положил себе аа правило каждое утро по субботам, натощак, пока голова ясная, три часа сидеть за письменным столом, и так же, как он выполнял все свои зароки, выполнил и этот. К немалому удивлению вельмож, в эти дни он не мчался с утра в Адмиралтейство и не шел к Нартову в токарню, а сидел перед листом чистой бумаги. И здесь понял, сколь трудна бумажная работа. Правда, дописывать морской регламент было легче, чем сочинять общую Гисторию — ведь первые морские установления он дал еще в молодости, во втором азовском походе в 1696 году. «Сколь давно все это было — и весенний разлив Дона, и скрип сотен уключин на галере „Принципиум“, и веселый дебошав французский Фрапц Лефорт, определенный, к немалому своему удивлению, в великие адмиралы…» — Петр закрыл глаза, вытянул на столе жилистые руки… и увидел вдруг, как качается на мачте передней галеры красный фонарь. Такие фонари он приказал поднять на мачтах каждого судна, дабы в ночной тьме не налетели друг на друга, не мешали порядок в караване. И порядок в караване он тогда наладил, а вот как наладить порядок между людьми? Конечно, в старину говорили: порядок от Бога! Но божий порядок есть только на небесах, а здесь, на земле, порядок блюдет власть помазанника божьего, его власть! И ныне, когда он дорабатывал статьи «Морского устава» (первое издание уже вышло), приходилось вникать в самые мелочи.
Он задумчиво погрыз ноготь (дурная привычка, от которой отвыкнуть так и не мог) и застрочил быстро, пропуская буквы, спешил, дабы не забыть в регламенте простого матроса и на берегу, так как гуляют морские черти здорово и крепко. «Аще кто девицу изнасильничает, — разлетались брызги чернил, — да сказнен будет смертию». Петр остановился, вспомнил, как по взятии Нарвы самолично заколол несколько таких насильников. Подумал, что снова явится большая кровь, и приписал уще отходчиво: «При суждении о сих делах судья должен поступать, впрочем, с великим рассуждением: где и когда сие учинено, кричала она или не кричала, есть ли у нее ссадины или кровоподтеки, когда она на то жалобу принесла, тотчас же или промедлив день или два… тогда часто по всему видно бывает, что и она к тому немалую охоту имела. Некоторые, правда, полагают, что публичная девка изнасилована быть не может, но сие неправильно, ибо насилие всегда есть насилие и надо на самое дело и обстоятельства смотреть, невзирая на персону, над коею учинено». Петр довольно хмыкнул, подписал: «Статья 116».
День с утра задался, не было упущено и еще одно, пусть малое, но дело. Вспомнилось, когда был в Париже и посетил Академию наук, славный французский географ академик Делиль попросил его — снарядить экспедицию, дабы спроведать, соединяется ли Азия в Сибири с Америкой? И он обещал сие спроведать.
Вернувшись из Парижа уже в январе 1719 года, отправил в Восточную Сибирь двух навигаторов, Ивана Евреинова и Федора Лужина, наказав им строго: «Ехать вам до Тобольска, взяв провожатых, ехать до Камчатки и далее… и описать тамошние места, сошлася ль Америка с Азией, что надлежит зело тщательно сделать».
Навигаторы были в той командировке три года, но за неимением на Камчатке больших судов в открытый океан выйти не смогли и недавно представили токмо карту ближних к Камчатке Курильских островов. Ныне следовало снарядить в те края великую экспедицию и поставить во главе оной знающего и толкового капитана. И сие надобно обдумать и обговорить с генерал-адмиралом. Петр вышел в столовую, где уже был накрыт малый стол. За столом и не заметил, как съел кусок холодца, потом налил чарку петровской и обвел глазами столпившихся у дверей вельмож.
— Федор Матвеевич! Присаживайся! — повелел он генерал-адмиралу Апраксину.
Поднес и ему чарку. Генерал-адмирал крякнул, но выпил бодро, по-моряцки. Петр одобрительно усмехнулся, затем спросил озабоченно:
— Кому можно отдать команду над назначенной великой северной экспедицией?
— Да лучше командора Витуса Беринга, пожалуй, и не сыскать! — сразу нашелся генерал-адмирал.
Федор Матвеевич Апраксин, может, и не был великим флотоводцем, но капитанов своих знал хорошо, и Петр ему в том крепко верил.
— Витус Беринг — потомственный моряк, многому учен и, хоть и датчанин, я говорит обычно по-русски, да и с нашими офицерами и матросами в обхождении прост! Такой моряк, государь, верю, в деле не подведет! — Апраксин загорячился.
Вот эту черту и любил Петр в своем генерал-адмирале — Федор Матвеевич за своих офицеров всегда горой. Петр весело улыбнулся, вспомнил, как однажды застал он генерал-адмирала самолично загоняющим сваи на Крюковом канале вместе с кадетами из Морского корпуса. На царский вопрос, что значит сие магнифико, генерал-адмирал ответствовал честно, не лукавя:
— Коли определил петербургский губернатор, светлейший князь Меншиков, сих отроков, вместо того чтобы флотскому искусству обучать, тяжелые сваи на каторжной работе забивать, то и он, адмирал, будет им в том прямой помощник. А кораблями и флотами пусть приказчики Меншикова управляют!
Петр честность ту оценил, тут же приказал кадетов возвернуть в Кронштадт на корабли и отдать в науку добрым капитанам. Алексашку же познакомил в тот день еще раз со своей дубинкой, правда келейно. «Да, видать, понапрасну. Сей прощелыга давно мою дубинку почитает за царскую милость!» — Петр глянул в дальний угол, где смиренно укрывался светлейший. И пришла вдруг лютая злость на сердешного друга — ведь на столе давно лежит бумага от генерал-прокурора Ягужинского, в коей перечислены многие вины светлейшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29