Возможно, это была песня женщин — прекрасных дев на белых конях, летающих над полями сражений. Они носят серебряные брони и шлемы, их мечи вспыхивают, как молнии. Глаза их синее неба, а волосы ярче золота. Каждая с песней на устах бросается в битву, чтобы унести с собой изрубленного и окровавленного героя.Быть может, одна из них взглянула вниз и, из любопытства, спустилась на землю. Но нет. Раб в ошейнике, умирающий от холода в грязной вонючей луже, — не герой. Что ему делать в чертогах ее властелина Одина? Он никогда не приносил ему жертв и не молился в священном лесу, никогда не танцевал в пляске мечей перед богом битв. Предоставьте ему молиться Тору, богу рабов-земледельцев, который пробуждает громы и орошает дождями жаждущую землю.Валькирии пролетели, и их дикая песня стал стихать. Это были всего лишь лебеди, как сообщила Китти.— Я и не говорил, что это валькирии.— А я думаю, что именно это ты и подумал. Ты уже начинаешь грезить, Оге, и я боюсь, что тебе недолго осталось.— Я вернусь обратно большим соколом. Я буду великим Драконом Длинного Пролива. Стрела Одина, позволь мне присоединить твою душу к моей. Умру я, или останусь в живых, дай мне остроту и силу твоих когтей и клюва, огонь твоих глаз и ярость сердца!И мой сокол приподнял голову и задрожал.— Слушай меня, Стрела лука Одина, Крылья ветра, Стрела с девятью жалами. Ты отметила своей печатью моего врага Хастингса, и он не забудет меня ни живого, ни мертвого. Соедини свою душу с моей, чтобы я мог нанести и Рагнару девять кровавых ран, глубоких, смертельных. Пусть твоя жизнь вольется в мою!Я не понимал, что говорил до тех пор, пока Стрела Одина не забилась, вытягивая шею и пытаясь взмахнуть крылом, в моих руках. Ее клюв широко раскрылся, и я знал, что это позволение взять ее жизнь и присоединить к своей. Алая струйка крови потекла из клюва — ее жизнь, и я поднес ее ко рту и поцеловал, и ее душа не улетела на небо, а перешла ко мне в ту минуту, когда я ощутил вкус ее крови.Великая соколица Стрела Одина была теперь бездыханной мертвой плотью и перьями.— Я Оге Кречет, — сказал я Китти.— Ты сходишь с ума…— Теперь я молюсь Одину, богу Битв!— Боюсь, он пришлет огромного Волка сожрать нас обоих.Но я закричал так, как кричат в бою воины, призывая его:— Один! Один!! !После моего крика повисла глубокая тишина.— Слушай! Он скачет на своем восьминогом коне.Сперва я не слышал ничего, кроме шума прилива. Но затем издалека, с холма, поросшего лесом, послышался звук, напоминающий гул, с которым волны медленно катятся на берег.Воздух ожил, и в нем почувствовалось какое-то движение. Повсюду слышались стоны, вздохи и рыдания, вода забурлила, и в ней появились неясные тени, стремительные, точно охотящиеся лососи. Шелест сосен слился с шуршанием волн.Из поднебесья доносился пронзительный свист, словно огромный скакун несся быстрее, чем нападающий сокол.А над землей разносился вой, будто гигантский волк разевал на луну свою пасть.— Это северный ветер, — сказала Китти, — он гонит прилив назад.
Высокий человек в развевающихся одеждах бежал по берегу. Эгберт поглядел на меня и на воду, доходившую мне до подмышек, а затем обратился к Китти:— Я спал у окна и услышал, как кто-то зовет Одина.— Это был Оге Кречет и прилив повернул вспять.— Это невозможно. Он всего-навсего раб, который может взывать лишь к Тору. Юный Хастингс был тоже разбужен этим криком, он отправился поглядеть в лес.— Одина звал Оге Кречет, и мы оба еще живы. Вытаскивай его поскорее.— Его разум помутился от холодной воды.— Вытаскивай его побыстрее. Вон Хастингс бежит сюда.— Клянусь Христом, распятым за меня, я его вытащу.Протянув длинную руку, он вытащил меня на берег. И я свалился к его ногам, довольный, что могу расслабиться. Эгберт повернулся к подоспевшему Хастингсу.— Я заявляю, что этот человек — мой раб, — сказал своим тихим голосом Хастингс.— Нет, он был еще жив, когда прилив обратился вспять, я вытащил его, и теперь он мой.— Я оспариваю твое право на него. Ведь ты не ярл Рагнара.— Рагнар не запрещает рыбалку даже своим собственным ярлам, а я — ярл Осберта, короля Нортумбрии. Прошу тебя, уйди с миром. Иначе я встречу твой вызов мечом.Хастингс постоял несколько мгновений, а затем произнес своим мелодичным голосом:— Видно, мне придется уступить.Я с трудом понимал, что они говорили. Мне казалось, что Эгберт был рад миром закончить встречу с Хастингсом, сыном вождя викингов. Мне казалось, он уже жалеет о том, что спас меня, и я, раб, должен противостоять ненависти Хастингса и мести Рагнара.— Я могу поклясться, что кто-то совсем недавно звал Одина.— Это был крик лисицы или другого зверя, — ответил мой новый хозяин.Затем он велел Китти снять с меня мокрую одежду и усадить к костру. Очередная чашка бульона укрепила тело и вернула сознание, когда группа викингов, разбуженных воем ветра и светом огромного костра, пошатываясь, прибрела по песчаному берегу. Отвечая на вопросы, Эгберт рассказал, что его сюда привело любопытство и он успел как раз вовремя, чтобы выудить меня, едва живого, из воды уходившего прилива.— Хастингс Девичье Личико почти не пил, но ты-то надрался как следует, — заметил седой ярл Эгберту. — Почему же ты не оказался под скамьями вместе со всеми нами?— Когда датчанин перепьет англичанина, король Осберт поцелует Рагнару ноги.— Я полагаю, что он все равно это сделает, и очень скоро, — лениво заметил Хастингс.Большинство ярлов были слишком пьяны, чтобы расслышать его, а Эгберт слишком умен, чтобы отвечать.— Я бы охотно поцеловал задницу хорька, — пробормотал какой-то упившийся викинг.Это вызвало дружный взрыв смеха, и ярлы пустились в пляс и принялись играть в кнаррлейк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16