Перед советским начальством лагеря встал сложный вопрос, как бороться с психическим компонентом дистрофии, в существовании которого оно со временем убедилось. Соответствующего опыта — как нам показалось — не было даже у медицинского персонала. Через месяц стало видно, что дистрофики по плану не поправились. Представляю, что среди ответственного советского персонала сложилось такое мнение: «Вот фрицы проклятые! Освобождаем их от работы, обеспечиваем теплом и уютом, даем паек лучше рациона гражданского населения, а чего еще им не хватает? Не хотят они восстановить свою работоспособность, саботируют наши мероприятия. Высшее командование требует восстановления здоровья этих сволочей, мы их балуем, а они что? Дурака валяют, любят бездельничать».
Понятно, что на таких мыслях и опасениях должны вырасти ненависть и желание показать, у кого есть инструменты власти.
Трезво анализируя эту ситуацию, некоторые из жителей корпуса дистрофиков, в том числе и я, пришли к заключению, что будет еще хуже, если не удастся организовать коренной поворот. Но кто из этой кучи человеческих развалин сумеет трезво рассуждать и разработать комплекс мероприятий для вывода людей из тупика? Кто из немецких военнопленных мог бы решиться оказать помощь начальству лагеря, то есть противнику, в деле воспроизводства рабочей силы для укрепления военного производства?
С другой стороны, законы гуманности приказывали что-нибудь сделать, чтобы не допускать такую реакцию властей, которая могла привести к неизбежной гибели всех дистрофиков. Так показалось и мне.
Среди дистрофиков того периода в Красноармейском лагере были такие умные и опытные фрицы, которые серьезно обсуждали вопрос: «Что делать?» По каким причинам в круг этих мудрецов притянули меня, молодого неопытного парня, не могу сказать. Единственным даром, который мог бросаться в глаза психологически образованному человеку, был мой оптимизм и способность улыбаться и смеяться в этой сложной обстановке. Круг мудрецов старался решить вопрос, который вкратце можно представить так:
«Идет война, на фронте погибают соотечественники. Жертв станет тем больше, чем больше укрепляется военная мощь противника. Следовательно, любое наше действие в пользу противника ведет к дополнительным жертвам наших на фронте. Ускорить восстановление работоспособности дистрофиков — это косвенное действие в пользу противника, так как любая рабочая сила укрепляет его военную мощь. С другой стороны, если дело пустить на самотек, то не исключено решение противника в дистрофиков капитал больше не вкладывать и списать их окончательно».
На процесс решения большое влияние оказали сообщения о деятельности «Союза немецких офицеров», направленные, — коротко говоря, — на объявление недействительной военной присяги, отданной главнокомандующему немецких войск — Гитлеру. К тому еще в газете для военнопленных появилась статья группы офицеров во главе с генералом Зейдлицем, в которой призвали к сопротивлению против гитлеровского самодержавия с аргументом: «Чем скорее кончится война, тем меньше будет жертв. Верить в победу Германии над союзниками может только слепой».
В результате такой пропаганды очень медленно, но постоянно развивалась готовность большинства «круга мудрецов» признать войну проигранной. Все чаще слышались аргументы такого типа: «Если даже наши генералы призывают к действиям против нацистской верхушки, то почему простому солдату соблюдать моральный устав чести погибающей армии?»
Все— таки по-прежнему боролись между собой честь и патриотизм с одной стороны с долгом гуманности с другой.
Победил круг сторонников гуманного варианта. Обсуждали вопрос, какими методами в данной обстановке можно поднять людей с коек и поднять их моральный дух.
Создавали кружки физкультуры и художественной самодеятельности. Нашлись пропагандисты, которые постарались «просветить» товарищей в том направлении, что единственный путь домой, на родину, идет через укрепление уверенности и здоровья.
Теоретически все было ясно, а как теорию претворить в жизнь, когда нет для этого никаких материальных ресурсов? Нет книг на немецком языке, нет материалов и инструмента для художественных занятий, нет музыкального инструмента. Единственными ресурсами в данный момент являлись шашки, шахматы и записи в памяти отдельных товарищей.
Созывали желающих в столовую, наизусть декламировали стихи, рассказывали истории, выполняли конферансы, пронизанные юмором, пели песни и при этом осторожно намекали на стратегию и тактику сохранения жизни путем мобилизации психических сил.
Начальство лагеря разрешило организовывать «эстрады» того примитивного типа, но и не забыло о надзоре за деятельностью дистрофиков: делегировало в зону члена антифашистского актива, резиденция которого находилась в рабочей зоне лагеря. Кроме того, начальник советского политотдела в этот момент догадался, что среди дистрофиков находятся такие немцы, которые заранее согласились участвовать в курсе антифашистской школы. Он созвал будущих курсантов, в том числе и меня, и объяснил удивленным слушателям, что они морально обязаны оказать активную помощь в деле восстановления здоровья товарищей.
Он разъяснил, что советское правительство в тяжелой военной обстановке не готово и даже не в состоянии долгое время даром кормить массу немецких военнопленных. Тон этого наставления был не очень дружелюбным, скорее слышалась угроза: «Работать не будете — кормить не будем»!
Один из желанных результатов вмешательства вышестоящих органов заключался в том, что в зону оздоровления выделили гитару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84