От руки выписали 2500 бланков избирательных бюллетеней, подготовили урны для голосования и кабины. Избирательный пункт украсили различными лозунгами соответственного характера. По согласованию с начальником лагеря, в день выборов выдали праздничный паек. Перед избирательным пунктом играл оркестр, а в лагерной зоне провели спортивные состязания. Короче говоря — создали праздничную атмосферу.
Ровно в 18 часов открыли урны и стали подсчитывать голоса. Председатель избирательной комиссии объявил результат:
Теодор Мельман — 98% (бурные аплодисменты).
Из «наших» людей ни один не получил менее 80%. Среди них и я. Старые коммунисты на седьмом и восьмом месте с результатом 20%, а представитель оппозиции погорел. За него отдали менее 10% голосов.
Замполит Ройтберг с честью принял провал своих питомцев. Отставание более чем на 60% произвело на него глубокое впечатление. Как человек с высоким уровнем интеллигентности он понимал, что критиковать организаторов избирательного театра причины нет. Теодора в вероломстве не обвинишь. Вот как практикуется «истинная» демократия, когда отсутствует организованная оппозиция.
Свободные выборы
в школе антифашисского комитета по принципам «настоящей» демократии
Так я и стал избранным делегатом. К сожалению демократия советского толка не знала понятия иммунитета делегата. Со дня выборов не прошло и четверти года, как на меня снова обрушилась анафема политотдела. Причину, в этот раз, детально определить не удалось. Процесс шел по законам диалектики. Эволюционным путем накопилась целая гора мелких идеологических погрешностей, и революционным прыжком совершился переход из качества делегата избранного высшего органа лагеря в качество… в этот раз не чернорабочего.
Теперь мне, политическому канатоходцу, спасательный круг кинула администрация лагеря в лице подполковника Романова. На территории лагеря стоял недостроенный кирпичный корпус. Этот корпус достроили наши каменщики и другие специалисты строительных ремесел. Двухэтажное здание с двухъярусными нарами было рассчитано на тысячу человек. Из Прибалтики прибыл транспорт с военнопленными, каждый из которых дважды или многократно пытался индивидуально найти дорогу домой, но в очередной раз был пойман. Списочный состав лагеря вырос на 500 человек. Необходимо было назначить дополнительного командира батальона. Как раз в этот момент меня освободили от обязанностей делегата политактива и, как мне показалось, подполковник Романов ждал этого случая.
Но, прежде чем окончательно проститься с работой в антифашистском активе (т. е. вообще с политработой), нельзя не упомянуть об одном человеке, которому удалось овладеть не только уважением многих военнопленных, но сверх этого глубокой симпатией. Лейтенант Абрамов — сотрудник политчасти. Как ни странно, имя-отчество его вряд ли кто из пленных знал, потому что принято было обращаться к советским офицерам «господин».
Абрамов — это сибиряк лет 35, блондин со стройной фигурой, с чертами лица идеального германца. Жил и работал он до войны на берегу Байкала и в Алтае. Основная задача его, думаю, была проведение агитации против фашистской идеологии и за марксизм-ленинизм. Он, очевидно, увлекался беседами с немцами, но тематика бесед не имела ни малейшего дела с политической агитацией. Он по вечерам заходил в корпус, искал знакомых немцев с некоторым знанием русского языка и пытался узнать, какие у них заботы и радости. Всегда вокруг разговаривающих образовывалась толпа людей, желанием которых было сбросить с души кое-какие нагрузки. Абрамову во многих случаях удавалось в пользу пленных решить более или менее тяжелые проблемы, и тем самым он завоевал доверие людей.
Забота о благополучии пленных — это была одна сторона его работы. Толпа превращалась в аудиторию, когда Абрамова просили рассказать о Сибири и алтайской природе, на что он с охотой соглашался. Не один вечер я был переводчиком его дифирамбов красоте природы байкальского и алтайского краев. Это были не рассказы, а хвалебные песни, панегирики. А на самом деле он умел и петь. Просили его петь нам народные песни, на что он тоже охотно соглашался. Нам уже знакомо было место хранения его баяна. Посылали одного из наших за баяном, вот и начинал он петь с таким воодушевлением, что всех слушателей приводил в восхищение. Можно было заметить влажные глаза, и нередко текли слезы. Да, Абрамов для меня стал незабвенным воплощением русской души.
Когда в восьмидесятых годах мне приходилось работать в Монголии и пролетать над Байкалом, нахлынули воспоминания об этом добром человеке.
Командир батальона.
Декабрь 1947-сентябрь 1948 гг.
Командир батальона… Когда произносишь эти слова, они звучат величественно, но в том, что скрывается за этим званием в специальных условиях лагеря военнопленных, никакого величия нет. На самом деле — прислуга для всех. Подвластная мне империя — крупный зал на втором этаже корпуса размером приблизительно двадцать пять на сорок метров без каких-либо перегородок. В нем 500 нар в два яруса, кроме того, красный уголок и огражденное фанерным простенком высоты в два метра бюро «командира», в котором расставлены стол и нары для него и четырех командиров рот. На первом этаже такой же зал с таким же числом жителей и крупный санузел с умывальниками, душами и туалетами для нужд целой тысячи людей. Большой роскошью принято считать паровое отопление и горячую воду для санузла.
Списочный состав каждого батальона около 500 человек. Подразделяется эта толпа на 4 роты, в каждую из которых входит 6 бригад по 20 человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84