Под взглядами окружающих к нему подбежал Веласко и, обняв, стер кровь своей одеждой. Потом, поддерживая, увел вниз.
Самурай почувствовал невыразимую злобу. Но не потому, что человека стегали. Перед его глазами все еще стояла застывшая на палубе в неподвижности фигура Веласко, который во время экзекуции спокойно и внимательно вглядывался сквозь туман туда, где раздавались удары и вопли. А когда все было закончено и он, отерев своей одеждой кровь, повел теряющего сознание человека в кубрик, в лице этого южного варвара было что-то неприятное, оно выглядело точно таким, каким описал его недавно Мацуки. Самурай не мог представить себе, что этот Веласко и тот, который отдал свою одежду Ёдзо, — один и тот же человек.
Прошло пять, шесть дней, а туман все не рассеивался. Паруса и палуба издавали отвратительный запах гнили, каждые две минуты в молочной пелене раздавались удары колокола. Временами на мгновение выглядывало напоминающее сверкающий круглый поднос солнце и тут же снова скрывалось в густом тумане. Как только показывалось солнце, испанцы сразу же хватались за секстант, пытаясь определить местонахождение корабля.
Через неделю после того, как корабль попал в туман, волны, накатывавшиеся с северо-востока, стали вздыматься выше и выше. Корабль качало все сильнее. Было ясно — снова приближается шторм. Испанская команда и японские моряки бегали по палубе, ставя лиселя.
Барометр падал. Туман исчез, и стали видны черные громады волн, со всех сторон подступающие к кораблю. Паруса гудели от ветра, дождь хлестал снующих по палубе матросов. Наученные первым штормом, японские купцы и посланники вынули из шкафов дорожные корзины и положили на тюки с грузом. Туда же, чтобы не намокли, сложили постели и одежду и крепко привязали их — так они готовились к шторму.
И вот волны, поднимая тучи брызг, начали перекатываться через палубу. Они бешено обрушивались на корабль, шпангоуты трещали. Посланники, приготовившись к самому худшему, в своей каюте натянули между опорами веревку, а Самурай привязал к спине шкатулку с посланиями Его светлости и повесил на пояс меч. Чтобы избежать пожара, все светильники были погашены, и поэтому, хотя ночь еще не наступила, в каюте было полутемно.
Качка стала угрожающей. Казалось, намертво закрепленный груз пришел в движение. В большую каюту, видимо, проникла вода — купцы с криками отступали под ее напором. Слышались тихие молитвы морскому дракону, которые они возносили, уцепившись за веревки, перетягивавшие тюки и ящики. Самурай и остальные посланники, как только корабль накренялся, хватались за веревку, что помогало им удерживаться на ногах. Тьма в каюте сгущалась. Молитвы морскому дракону едва доносились из большой каюты, а через некоторое время они умолкли, и оттуда вдруг послышались не то вопли ужаса, не то крики о помощи. Там вышибло окно, и вода ворвалась внутрь. Двоих стоявших у самого окна волна сбила с ног и швырнула на ящики с грузом. Они вытянули руки, изо всех сил стараясь ухватиться за веревки, но в этот момент корабль накренился и вода устремилась наружу. Люди, находившиеся в трюме, сталкиваясь друг с другом, ударялись о ящики, их валило с ног. В это время из дальнего конца коридора донесся страшный грохот.
Команд капитана и его помощников никто уже не мог разобрать. Волны, вздымаясь высоченными горами, обрушивались на корабль.
Мощный поток смыл все находившееся на палубе; ударяясь о мачты, он образовывал водовороты, а затем через люки бешено устремлялся в чрево корабля. Один из матросов, сбитый с ног, ухватился за леер и с трудом встал, но тут накатившийся следующий вал снова повалил его на палубу, и он тут же с головой был накрыт волной.
И в каюте посланников, и в большой каюте, где вода доходила уже до колен, японцы беспрерывно падали, ползли, снова поднимались, и все это сопровождалось криками и ругательствами. Тяжелые тюки и ящики все время двигались из стороны в сторону, словно в них вселился злой дух. Забыв о строжайшем запрете капитана, японцы устремились было на палубу, чтобы там искать спасения, но у самого трапа их отбросило назад мощным водопадом.
Наконец через четыре часа корабль вышел из полосы шторма. Волны еще бушевали, но через палубу уже не перекатывались. Она была завалена обрывками снастей, обломками мачт. Нескольких матросов смыло за борт, отовсюду слышались стоны. В большой каюте невозможно было находиться, не выкачав воду, поэтому обессилевшие, вымокшие как мыши японские купцы провели ночь, улегшись вповалку в кубрике испанской команды, в грузовом трюме, в коридоре. Ни у кого не было даже сил помочь друг другу; точно мертвые, одни сидели, опершись о стену, другие лежали ничком на полу, и лишь один-единственный человек — Веласко — ходил между ними, оказывая помощь раненым.
Наконец наступило утро. Шторм кончился, и горизонт чудесно преобразился из багряного в золотистый. Золотой блеск неба все разрастался, посветлело и море. Кроме ударов волн о борта, ничего больше не было слышно. «Сан-Хуан-Баутиста», с единственным изодранным парусом, тихо бороздя покрытое рябью море, в лучах утреннего солнца казался призраком — на нем словно не было ни живой души, молчал и судовой колокол. Измотанные духовно и физически, испанцы и японские матросы, устроившись как придется, спали мертвым сном.
Незадолго до полудня Самурай, собрав последние силы, покинул мокрую каюту, чтобы поискать Ёдзо и остальных своих людей. Каюта посланников была дальше от трапа, чем большая, и расположена выше уровня коридора, поэтому обрушившийся поток не причинил ей столь уж значительного ущерба, а главное — послания Его светлости, к счастью, нисколько не пострадали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97