На нем была широкополая кожаная шляпа, из-под которой выбивались довольно длинные золотистые волосы, бежевые бриджи и зеленый дорожный плащ, сильно поношенный и, судя по всему, очень удобный. Видавшие виды высокие сапоги были скорее практичными, чем модными. На нем не было ни жилета, ни галстука, а ворот рубашки расстегнут. Сейчас он совсем не походил на молодого шеголя, который явился в «Кулабу» в вечер их знакомства. Однако в глазах Мадди он никогда не выглядел лучше, чем сейчас, — сильный, чувствующий себя свободно и непринужденно в негостеприимной и даже враждебной обстановке. Взглянув на него еще раз, Мадди вдруг отчетливо поняла, что дальше так продолжаться не может. Он не сделал ей ничего плохого, и она не должна поступать с ним бесчестно.— Думаю, было бы лучше, если бы ты оставил меня, чтобы я добиралась до твоих друзей самостоятельно. Тебе следует вернуться в Роузвуд, а когда они снова явятся за мной, сказать, что я уехала той же ночью и ты обо мне больше ничего не знаешь, — сказала она. Как-нибудь Мадди сама доберется до Джека, и Эш никогда не узнает правды.Он лишь взглянул на нее и принялся обкладывать камнями место для костра.— Не говори чепухи. Я не собираюсь бросать тебя в этих дебрях.— Ты, возможно, не понимаешь… — начала она. Да уж, он очень многого не понимал, вернее, не знал.— Все в порядке, — презрительно заявил Эш. — Безмозглые исполнители и недоумки-начальники — с такими мне и раньше приходилось встречаться.— Но, Эштон… — В ее голосе против воли звучало отчаяние. — Что бы ты ни делал, Крысолов от меня ни за что не отвяжется, а ты, помогая мне, лишь ставишь себя под угрозу. Ты не можешь изменить то, что я сделала, а я не могу допустить, чтобы ты расплачивался за мои преступления.Эш пристроил на место последний камень и взглянул на Мадди. Лицо у нее осунулось от усталости, волосы были взлохмачены, одежда тоже выглядела не лучшим образом после дня, проведенного в седле. Она казалась такой хрупкой и беспомощной… Ее свобода и даже жизнь были под угрозой, но тревожилась она не за себя, а за него. Его охватила волна нежности, и он улыбнулся ей виноватой улыбкой, потом вздохнул и покачал головой.— Как тебе объяснить? — пробормотал он. — Когда я приехал в Америку, я увидел совершенно дикую страну, населенную настоящими варварами. Все там вызывало у меня отвращение, но больше всего возмущало то, что люди не умеют вести себя за столом. — Он взглянул на нее и, заметив недоумение в ее взгляде, усмехнулся. — Потом я жил и работал с этими людьми, а иногда вместе с ними боролся за жизнь. Я одевался в одежду, сшитую из шкур животных, которых убил собственными руками, а есть с тарелки иногда было слишком большой роскошью, и я не обращал внимания, если приходилось обходиться без ножа и вилки. Тогда я начал понимать, что для того, чтобы покорить дикую страну или даже просто выжить в ней, надо самому быть дикарем. — Он задумался, на него нахлынули воспоминания. Потом он вернулся к действительности и снова занялся костром. — Я думаю, что жизнь, которую я прожил, слишком отдалила меня от благ цивилизованного мира, чтобы меня беспокоили повеления губернаторов или законодателей. Они меня не пугают, и я не считаю преступлением то, что ты сделала.— В таком случае почему ты согласился выследить Джека Корригана?— Потому что, дорогая моя, — сказал он, сооружая под хворостом гнездышко из сосновой хвои и сухих веточек, — англичане ждут, когда появится возможность строить здесь кирпичные дома, сажать сады, разводить чистокровных лошадей и собираться поужинать в таких элегантных заведениях, как твоя «Кулаба», и мы не можем позволить банде дикарей и преступников стоять на пути прогресса. Цивилизация стучится в дверь, она готова распространиться за пределы этих гор, а я, как ни странно, по-видимому, неплохо умею прокладывать дорогу цивилизованному миру. — Когда костер занялся, он отряхнул руки и поднялся на ноги. — Поэтому я и взялся за это. — Он взглянул на нее с улыбкой. — Кстати, одно к другому едва ли имеет отношение, не так ли? Ты помогла вырваться на свободу всего одной беспомощной супружеской паре — ведь не самому же Джеку Корригану? Это совсем другое дело, — сказал он и отправился за водой к ручью.Они поужинали холодной бараниной с хлебом и заварили крепкий чай. Мадди видела, что Эш прилагает все усилия, чтобы отвлечь ее от тревожных мыслей, и старалась подыграть ему. Но ей было не по себе. Не могла она сказать ему, что не подстерегающие их опасности ее беспокоят и даже не собственная судьба, а то, что она вынуждена лгать ему.После того как они поели, Эш бросил в костер охапку зеленых веток, чтобы дым отогнал насекомых. Из дорожной сумы Эш достал бумагу и угольный карандаш. Прислонившись спиной к стволу дерева и нахмурив лоб от усердия, он принялся делать набросок. Мадди тем временем разложила в нескольких шагах постель, пристроив на место защитную сетку от москитов. Время от времени она с любопытством поглядывала на него и наконец, не выдержав, спросила:— Что ты делаешь?— Пустяки, ничего интересного, — ответил он, пожав плечами. — У меня привычка наносить на карту каждое место, в котором я появляюсь, в надежде, что когда-нибудь мне удастся изобразить что-нибудь достаточно разборчивое. А это придется скопировать кому-нибудь, кто умеет провести прямую линию. Я так и не научился делать это левой рукой.— У тебя вполне удобочитаемый почерк, — улыбнулась Мадди, вспомнив записки, которые он ей присылал.Он скорчил гримасу.— Ты мне льстишь, дорогая. Он почти не поддается прочтению, и, насколько я помню, почерк у меня всегда был плохой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90