Это искупает почти все твои недостатки.
Отчаянная радость обожгла мое сердце. Ведь Заноза ни разу не говорил мне комплиментов.
— Неужели я сижу на лошади лучше тебя? — спросила я.
— Разумеется, нет. — Легкая улыбка превосходства приподняла уголки его рта.
Я благоразумно удержалась от ответа, готового сорваться с губ, и вместо этого спросила:
— Значит, я могу оставить Себастьяна в Лондоне?
— Едва ли у меня есть реальный шанс добиться, чтобы ты его отослала,
— отвечал кузен.
— Пожалуй… — протянула я, не сумев подавить улыбку, — это правда.
— Ну и как, успела ты подготовиться к сегодняшнему вечеру? — спросил он после нескольких минут молчания.
— Слава Богу, этот проклятый бал наконец состоится! — воскликнула я.
— Мама просто помешалась на нем. По крайней мере весь последний месяц она не могла говорить ни о чем ином. И если после всех ее хлопот я не подцеплю как минимум трое подходящих женихов, которые в ближайшую неделю сделают мне предложение, то буду чувствовать себя недостойной дочерью.
Он полоснул меня голубым взглядом:
— Не стоит так торопиться, Рыжая. Постарайся уложиться хотя бы в месяц!
Я вздохнула и мрачно предположила:
— Ах, может быть, в Лондоне найдется хоть один джентльмен, который не разбирает цветов…
— Что ты такое говоришь? — удивленно спросил он.
— Ну… — Никак не думала, что из всего мира выберу именно Занозу, чтобы обсуждать с ним мой дефект. Ведь именно он все время настойчиво называл меня «Рыжая». — Не валяй дурака, Заноза, — резко сказала я, — ты прекрасно понимаешь, о чем я.
Он остановил Игрока, и Себастьян, как благоговеющий влюбленный, тоже замер на месте. Заноза протянул руку и тронул меня за плечо.
— Нет, — сказал он. — Не понимаю. Скажи мне. Я нахмурилась:
— Я говорю о моих волосах, тупица. Ну кто захочет жениться на девушке, у которой на голове закат полыхает?
И отвела глаза, чтобы не видеть его изумленной физиономии. Я почувствовала, что щеки у меня тоже приобрели цвет заката. Я ненавидела Занозу за то, что он заставил меня высказать вслух мой самый сокровенный страх, я выдернула руку и пришпорила Себастьяна. Наверное, я сделала это слишком резко, потому что конь встал на дыбы и рванул вперед. Пришлось потратить несколько минут, чтобы его успокоить.
Когда наши лошади снова бок о бок несли нас к воротам парка, Заноза сказал:
— Дина, я правда не понимаю, почему ты такого мнения о своих волосах.
— М-мф, — фыркнула я.
— Мне неприятно в этом сознаваться… — Голос его был полон какого-то странного раскаяния. — Но должен признаться, что мне нравилось дразнить тебя все эти годы.
— Я заметила, — глухо буркнула я. К полному моему ужасу, слезы уже готовы были покатиться из глаз. Наверное, сказывалось напряжение перед этим ужасным вечером, когда мне предстояло продемонстрировать доброй половине Лондона вес мое пламенное сияние.
— Дина, — сказал Заноза, — у тебя чудесные волосы.
— М-мф, — опять фыркнула я.
— Послушай, ты, маленькая ведьма. — Он снова взял меня за руку. Лошади остановились. Я нехотя подняла глаза на своего спутника. «Вот у кого прекрасная шевелюра, — думала я, глядя, как она сияет на утреннем солнце, густая и белокурая. — Ах, если б мне такую…» — Послушай меня,
— повторил Торнтон. — Твои волосы прекрасны. Честно, это самое красивое, что мне доводилось видеть в жизни. Кавалеры выстроятся в длинную очередь, чтобы потанцевать с тобой.
Наверное, лицо мое выразило недоверие, потому что пальцы Занозы сжались на моем рукаве, и он добавил:
— Да знаешь ли ты, что в Италии был один великий художник. Так вот, он прославился портретами рыжеволосых женщин, которые на самом деле не были и вполовину так красивы, как ты.
— Знаю, знаю, — солидно кивнула я. Было так приятно показать ему наконец, что я не полная идиотка. — Тициан. Синьор Монтелли рассказывал мне о нем.
— Кто такой синьор Монтелли? — удивился Заноза.
— Итальянец, наш учитель танцев, которого пригласила мама, — отвечала я. — Он поцеловал меня в библиотеке и сказал, что я похожа на картину Тициана.
— Что-что он сделал?
Ну вот, слишком поздно я осознала свою ошибку.
— О, это был всего лишь один поцелуй. Он захватил меня врасплох. И я предупредила его, чтобы он больше так не делал, не то ты его застрелишь! Он больше так не поступал.
Заноза закатил глаза к небу. Эта отвратительная гримаса должна была означать, что я сказала или сделала что-то ужасное.
— Поверь, я очень удивилась, — продолжала я. — Ведь он довольно стар.
— Мне мгновенно вспомнилась та сцена в библиотеке. — И потом, у него такой слюнявый рот, — добавила я брезгливо.
Заноза фыркнул:
— Ну и сколько ж ему?
— Наверное, лет тридцать как минимум.
— Боже милосердный, Дина, ты невыносима! Тридцать лет — это совсем не старый!
— Для меня — старый, — отрезала я с безукоризненной логикой. — Ведь мне только что исполнилось восемнадцать.
Заноза убрал руку с моего рукава, выпрямился и тронул лошадь.
— Ну вот, — сказал он, — этот твой итальянский танцор, возможно, и стар, и рот у него слюнявый, но ведь его не остановили твои волосы. Ты хотя бы об этом подумала? Он пытался поцеловать Кэролайн?
Я почувствовала, что глаза у меня чуть не вылезли из орбит.
— Нет, ты что!
— Ну вот видишь, — веско сказал Торнтон.
Я задумалась на несколько минут, а потом проговорила:
— Что ж, наверное, придется мне искать итальянца. Похоже, они все неравнодушны к рыжим.
— Полагаю, ты вскоре поймешь, как много есть на свете англичан, которым тоже нравится этот цвет, — возразил Заноза.
— Ты правда так считаешь?
— Да.
Мы продолжали молча ехать по аллее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16