Многочисленную стражу прислали по приказу королевы, чтобы следить за порядком, когда меня будут выводить из Тауэра — разгонять народ, не разрешать никому на меня смотреть.Ибо Мария была на пороге земного блаженства и торопилась убрать с пути любые преграды. День, когда я покидала Лондон, был назначен Филиппом для отплытия из Испании. К тому времени, как он достиг наших берегов, она только что не рехнулась от сдерживаемой любви и надежды. Они встретились у Святого Креста в Винчестере и здесь же обвенчались, она бросилась в его объятия, как самая желанная невеста, хотя весь двор знал, что чувства молодоженов совершенно различны. Когда они встретились, он обнял ее и крепко поцеловал в губы. Однако его молодые спутники не могли скрыть ужаса и отчаяния. «Она такая старая!» — возмущался один. «Такая уродина, такая коротышка, — шептал другой, — и так плохо одета… такая дряблая… такая желтая… и полуслепая… много хуже, чем нам говорили!»
Чего ради я все это выкапываю? О, у меня есть время, на это и даже на большее! С того дня, как я покинула Тауэр, и до того, как я получила свободу, прошло десять долгих месяцев — больше, чем женщина вынашивает дитя. А теперь, когда сестра Мария стала женщиной, у меня были более чем серьезные основания думать о ее браке и о том, какова вероятность родиться детям от этого союза с испанскими чреслами.О том же думала и Мария. Она не сомневалась, что ежедневно видит Божьи знамения, благословляющие ее супружеский союз: над старым собором святого Павла пролетел ангел, женщина, которой было хорошо за пятьдесят, разрешилась тройней, причем все младенцы оказались живыми и здоровыми, по всей стране стояло погожее лето и ожидался щедрый урожай. А я-то еженощно молила Бога хоть как-то показать мне, что я не забыта!Ибо Вудсток (Мария знала, где меня похоронить!) так далеко от Лондона, что все, наверно, считали меня мертвой! Господи, здесь было не веселее, чем в могиле, — позвольте мне перескочить это время! Старый упорный Бедингфилд старался, как мог, но все равно я была настоящей пленницей, день и ночь взаперти, строжайшие приказы королевы ограничивали каждый мой шаг.Больше всего я тосковала без вестей извне. Я молилась и надеялась, что Робин жив, одинокими ночами я грезила о Кэт и ее ласковом прикосновении. Я думала даже о Марии и о ее черной, высохшей душе.Повсюду насильно насаждалась ее пресловутая месса. Народ роптал, но Мария была тверда в своей пламенной вере. Дозволь им выбирать, считала она, и все отвернутся от новой веры, бросятся в объятия Рима! Но как могла она принудить людей к тому, что они ненавидели всем сердцем?И тут я поняла то, что раньше видела лишь смутно: как близко я стою к трону.Все свое детство я видела это, но как что-то очень далекое, несбыточное. Отец не умрет, не умрет брат. В любом случае девушка не может наследовать… у брата будут дети… или у сестры…Однако сколько месяцев прошло со свадьбы, а в высохшем лоне Марии так и не зашевелилось дитя. А она тем временем старела, теряла остатки здоровья, сгибалась под гнетом забот.Так, может быть, я стану королевой?Хотела ли я этого, избрала бы я это, приняла бы из Марииных рук, имей я выбор?И вы спрашиваете это у дочери моего отца?Да, да, конечно, тысячу раз да! Ибо теперь я гнила в заточении, мой мозг ржавел, словно беспомощное оружие на стене, притуплялся от бездействия. Если б я правила этой страной, я бы не принуждала людей, как бессмысленных собак!Я бы не насиловала человеческие души.Я бы…Я бы…И так я грезила до того дня, когда Бедингфилд, как добрый католик, не поспешил ко мне с радостной вестью, что королева забеременела.
И тогда занялись костры.Казнь через сожжение стара, как вечность. Марию прозвали «Кровавой», но на самом деле она не проливала крови. Нет, она всегда стремилась подпалить дьявола огнем, и в этой дьявольской работе ей помогали двое толковых сподручных, два ледяных сердца, сжигаемых той же страстью. Меньший из них был мой враг Гардинер, который теперь возглавил совет и рвался уничтожать все и вся. Но величайшим Люцифером на пути Марии, на пути ужаса, озаренном адским огнем, был посланец самого дьявола, Папы Римского.Этот папский легат, кардинал Поул, был тот человек, о чьем приезде в Англию Мария молилась почти так же истово, как о муже. Он прибыл вернуть гулящую девку Англию в римский бордель и сразу взялся наказать ее за те годы, что она тешилась в свое удовольствие.Никто не предвидел, какой жестокой окажется кара. День за днем по всей Англии всходили на костер они — мужчины, женщины, даже дети, слепые, хромые, юродивые, девушки и юноши, которые под нечеловеческими пытками сознавались в чем угодно. Иные были на сносях — у одной женщины в огне начались роды, и младенец упал на хворост, его подняли и бросили обратно в костер. Иные продолжали шевелиться и после четырех часов в пламени, иные оставались в сознании и кричали, вопили, молили о смерти даже после того, как их ноги, руки и сами губы пожрало пламя.И это так-то Мария думала вернуть народ к Богу, в которого она верила? Однако, чем выше взметались костры, тем горячее пылала вера. Я рыдала при вести о том, что в Оксфорде сожгли епископов Латимера и Ридли, — рыдала, хотя они были мои враги, объявили меня незаконной с амвона собора святого Павла, в дни царствования Джейн.На костре Ридли дрогнул и закричал от боли. «Возвеселись, мастер Ридли, и будь мужчиной, — окликнул его Латимер. — Сегодня с Божьей помощью мы запалим в Англии такую свечу, какую им никогда не погасить!»Их останки еще не остыли, а слова эти уже распространились по Англии со скоростью лесного пожара. Все рыдали и дивились, что королева сожгла таких людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60