Она ускорила шаг, желая поскорее сбежать от всего этого — от их жалости и их насмешек.
Двухэтажный кирпичный дом миссис Кук стоял в пересекающем Бридж-стрит переулке, который до сих пор так и не замостили. Как и в большинстве домов Сиднея, у него имелась веранда, на которой висела клетка с ярким красно-желтым попугаем, невероятно крупным и крикливым.
Отец Эстер снимал у миссис Кук, солдатской вдовы, решившей не возвращаться в Англию, а остаться в Новом Южном Уэльсе, весь верхний этаж.
После его смерти Эстер, вынужденная выплачивать отцовские долги, договорилась с хозяйкой, что оставит за собой одну комнату и станет питаться за свой счет. У нее было очень мало наличных денег, вырученных от продажи тех немногих маминых драгоценностей, которые не попали в жадные лапы Фреда Уоринга. Он пропил и проиграл все, что имел, в тщетной надежде восстановить свое утраченное состояние.
Поднимаясь по лестнице, Эстер размышляла об отце. На веранде она остановилась, чтобы покормить попугая, такого же жадного, как и все попугаи Сиднея. «По крайней мере, — подумала она, угостив крикуна большим орехом, — хоть птица питается неплохо».
В доме пахло съестным, и у Эстер потекли слюнки. Если бы она была попугаем, то ей тоже хотелось бы орехов, а не бифштекса. Неужели запах орехов кажется попугаям таким же заманчивым?
— О, вот и вы, мисс Уоринг, — воскликнула миссис Кук, выглянув из маленькой кухни. — Много людей было в церкви?
— Да, — ответила Эстер, снимая шляпку. — Я встретила миссис Райт. Ее дочка здорова. — Она начала подниматься по лестнице, надеясь, что миссис Кук не предложит ей отведать бифштекс. Вряд ли у нее хватит духу отказаться, но принять подачку она не сможет. Ни за что на свете!
Присев на кровать в своей комнате, Эстер задумалась о том, что ей пришлось бы ответить, если бы Люси пригласила ее на обед. Впрочем, бессмысленно тратить время на бесплодные размышления. Ее обед будет состоять из горбушки хлеба, смазанной прогорклым маслом, которое бакалейщик в магазине Тома согласился продать по дешевке, и сморщенного яблока, умудрившегося долежать до весны.
Как только она намазала хлеб маслом, в комнату заглянула миссис Кук.
— Я сегодня бифштексов нажарила, мисс Уоринг. Может, поможете мне их доесть?
— О, дорогая… — Эстер, торопливо спрятавшая хлеб и яблоко под старым полотенцем, была сама любезность. — Я уже поела, но все равно очень признательна вам за ваше великодушное предложение. Как-нибудь в другой раз.
Спускаясь по лестнице, миссис Кук мрачно размышляла о том, что некоторым людям угодить невозможно.
И все-таки у Эстер не оставалось другого выбора. На карту была поставлена не только ее гордость. Стоит хотя бы раз принять подачку от миссис Кук, и чем все это закончится? Ей совершенно не хотелось портить отношения со своей хозяйкой.
Покончив с едой, Эстер легла и, чувствуя себя ужасно уставшей, попыталась уснуть. Но вместо этого ее охватили мысли о прошлом. Обычно Эстер предпочитала не вспоминать о том, почему Уорингам пришлось покинуть Англию.
Свое состояние ее отец пропил, проиграл и промотал. Он потерял все: поместье и дом, в котором семейство Уорингов обитало на протяжении трехсот лет.
Единственное замечание, которое он бросил жене и дочери (его сын, Роланд, погиб в Пиренеях) по поводу переезда в отдаленную колонию на край света, было полно притворного оптимизма.
— Новая жизнь, мои дорогие, в новой стране. Теперь-то мы разбогатеем!
Но трудности, с которыми он столкнулся в Новом Южном Уэльсе, заставили его вновь вернуться к пьянству. Однажды утром Эстер нашла его у подножия лестницы, окоченевшего и с бутылкой из-под бренди в руке.
Самым худшим, по мнению Эстер, было то, что Фред продолжал гордиться своим благородным происхождением. Он, бедный клерк, уволенный со своей должности за некомпетентность, ненавидел преуспевающих и удачливых «каторжан», считая, что все их богатство по праву должно принадлежать ему.
Особенное негодование вызывал в нем Том Дилхорн, как самый богатый из всех. Придя однажды на заседание комитета своего клуба, Фред с удивлением обнаружил там Тома, сидящего с самым невозмутимым видом. В те времена Том еще не изменил свое отношение к одежде, и носил то, что Фред Уоринг называл «тюремными лохмотьями».
— Что делает здесь этот каторжник? — поинтересовался Фред.
Председатель, Годфри Баррелл, наживший состояние на торговле скотом и намеревающийся стать еще богаче, зажмурился при виде его багрового, возмущенного лица. Фред, как обычно, находился в подпитии.
— Мистер Дилхорн присутствует здесь по приглашению комитета, — чопорно ответил Баррелл. — Он состоятельный человек, друг губернатора Макуайра, и поэтому мы предложили ему вступить в наш клуб.
Было бы честным добавить, что члены клуба согласились терпеть присутствие в нем бывшего уголовника в надежде, что Дилхорн поделится с ними своим растущим, как на дрожжах, состоянием.
— Вы предложили этому… каторжнику… вступить в клуб! Боже, почему никто не спросил мое мнение? — Наступила неприятная тишина, поскольку никто так и не удосужился ответить. В последнее время Фреда здесь недолюбливали. — Я не сяду рядом с подонком, которого привезли сюда в цепях, — заявил, наконец, Фред, — каким бы богатым он ни был. Или я уйду, или он.
Том откинулся на спинку кресла, пропустив оскорбления мимо ушей. Он посмотрел на Баррелла, затем на Фреда и произнес:
— Я уходить не собираюсь.
Баррелл окинул беднягу Фреда ледяным взглядом.
— А я не собираюсь просить мистера Дилхорна, чтобы он ушел, и члены комитета придерживаются того же мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59