Бог знает, почему мы встревожились за тебя, надеялись что-то узнать и спасти твою жизнь.
– Пьер…
– Я еще не закончил, Дамон! Ты поставил под угрозу свой брак и нашу дружбу, подверг серьезной опасности жизнь своего еще не родившегося ребенка. И все это из-за подозрительности, ревности и непроходимой тупости! Не уподобляйся Роско Силоне, Дамон!
Уязвленный до глубины души, Дамон вздрогнул, как от удара.
Не дожидаясь, пока он придет в себя, Пьер вышел из кабинета и хлопнул тяжелой дверью так, что эхо прокатилось по всему дому.
Дамон устало опустился в кресло и отрешенно уставился на дверь. Его измученная душа была в смятении. Боль мучительно сжала сердце.
Глава 21
Держа в руке букет цветов, Роско сидел на сломанной мраморной скамье. С трудом подавляя подступившие слезы, он смотрел на могильный холм, под которым вечным сном спала его дочь.
С годами старик все чаще приходил сюда. Сначала его мучили тяжкие угрызения совести, и он избегал этого места, напоминавшего ему, что отчасти он сам повинен в смерти Ла Донны. Теперь же его приводило сюда одиночество.
Роско наклонился и положил цветы на могилу.
– Я никогда не желал тебе зла, Ла Донна, поверь. – Голос старика дрогнул. – Если бы можно было вернуть прошлое…
– И что бы ты сделал? – прозвучал резкий вопрос.
Роско обернулся и увидел сына, стоявшего в нескольких шагах от него.
– Что бы ты изменил, отец? Позволил бы ей свободно любить и выйти замуж за своего избранника – за того, от кого она ждала ребенка? Сомневаюсь.
– Знай я, как все обернется…
– Ты все равно сделал бы то же самое, отец. Ты неисправим! И как я ни боролся с собой, как ни пытался искоренить в себе это, должен сознаться, что во многом похож на тебя, – с горечью закончил Дамон.
– Ты унаследовал от меня не только дурные черты, Дамон. Твоя сила, решительность, гордость…
– К несчастью, мне передались твои несправедливость, жестокость и упрямство. Ты видишь и слышишь только себя. Прежде я ненавидел за это тебя, но теперь мне приходится ненавидеть и себя, ибо такова и моя сущность.
– Тебе еще не поздно исправить свои ошибки, – с чувством возразил Роско. – Он провел рукой по мраморному надгробию и печально покачал головой. – А вот моих уже не исправишь. – Роско посмотрел на сына. – Ты гораздо лучше меня, Дамон. Ты научился любить, как и просила твоя мать. Ты сильнее меня, потому что не боишься чувств, не боишься отдавать себя. А мне уже не начать заново – ни с твоей матерью, ни с Ла Донной… Я даже не смею надеяться, что наши с тобой отношения когда-нибудь сложатся иначе.
Дамон с удивлением заметил страдание в черных глазах отца. Сколько он помнил, и голос Роско никогда не звучал так ласково.
«Не так-то просто забыть о нашей враждебности и отчужденности, – подумал Дамон. – Впрочем, раз отец просит, почему бы не попытаться?»
– В моей душе накопились обиды, – признался Дамон. – Слишком многое надо забыть, прежде чем я смогу простить.
Роско с пониманием кивнул. Что ж, пусть у них получится не сразу, но хорошо уж и то, что сын не отверг его просьбу, – для начала хватит и этого.
– Между мною и Темпл разверзлась пропасть. – Дамон в волнении пригладил волосы. – Глубокая пропасть. И виноват в этом только я. Мне надо искупить вину, навести мосты. Но жена не хочет видеть меня. Как же мне с ней помириться?
Дамон сорвал розу с куста и положил ее на могилу сестры. Роско не нарушал молчания и терпеливо ждал. Сын впервые говорил с ним так откровенно, изливал душу, не боясь показаться слабым и уязвимым.
– Меня вызывают в гарнизон Челлини, – сообщил Дамон. – Это в нескольких часах езды отсюда. Бейтс и его люди ждут меня в лагере. Вернусь через неделю, может, позже. – Он протянул отцу три запечатанных конверта. Один был адресован Роско, другой Темпл, третий Пьеру. – Передай каждому в руки, отец, и, пока меня не будет, позаботься о моей жене. – Дамон поднял с земли холщовый армейский мешок и пошел прочь.
Роско, провожая сына глазами, видел, как тот привязал к седлу мешок, бросил прощальный взгляд на дом, вскочил в седло и ускакал.
Задумчиво посмотрев на конверты, старик побрел к вилле Силоне.
Бейтс налил в чашки дымящийся черный кофе и взглянул на Дамона, который сидел у камина и рассеянно ворошил угли длинной кочергой. Бейтс беспокоился за своего молодого друга, ибо никогда еще не видел его таким подавленным.
– Наверное, ты, как и я, устал от этой войны, Дамон? – Бейтс поставил перед ним чашку.
– Очень, – отозвался тот, отхлебнув горячий кофе. – Впрочем, все к лучшему.
Бейтс, наблюдая за Дамоном, заметил, что он мрачен и очень осунулся. «Его тревожит не только война», – подумал он.
– Может, расскажешь, что мучает тебя, сынок? – ласково спросил Бейтс. – В его добрых глазах не было праздного любопытства, только забота и участие.
– Если ты согласен выслушать, – тихо ответил Дамон.
И он поведал Бейтсу все – начиная с того момента, как юношей увидел во Франции маленькую девочку, а вернувшись домой, узнал, что его единственная сестра умерла. Рассказал о долгих годах дружбы с Натаном Гаррисом, о большой любви Ла Донны и Натана, о своем глубоком чувстве к Темпл.
Дамон давно признался Натану, что любит Темпл. Поскольку тот дал Роско опрометчивое обещание, признание друга успокоило его. Дамон поклялся Натану заботиться о Темпл, да и как могло быть иначе, если он любил ее больше жизни?
Принудив Темпл к браку с Дамоном, Роско желал отомстить Натану за смерть Ла Донны. Но Гаррис благословил этот союз.
– Пусть Роско считает, что победил, – шепнул Натан Дамону, лежа на смертном одре. – Оставим его в этом заблуждении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54