Видишь, как у меня подведены глаза? — Она придвинулась так, чтобы Лауре было удобнее рассмотреть ее лицо. — Я использую черный карандаш, такой как этот, — очень мягкий. Затем тампоном убираю излишки, так что подводка становится практически незаметной. Но у меня черные волосы, а у тебя светлые. Когда ты повзрослеешь и станешь пользоваться подводкой для глаз, выбирай серые и серо-коричневые оттенки.
Урок макияжа продолжался, Лаура ловила каждое слово Ниемы. Под ее руководством девочка чуть-чуть подкрасила осунувшееся личико, посмотрела в зеркало и улыбнулась.
— Ну вот, теперь я больше не выгляжу больной, — с удовлетворением отметила она. — Огромное вам спасибо, мадам Джемисон. Ты видел, папа?
— Да, очень мило, но…
— Когда я умру, позаботься о том, чтобы мне сделали такой же макияж. Не хочу выглядеть больной, отправляясь на небо.
Ронсар побледнел как смерть. У Ниемы сжалось сердце от жалости к нему и к этой безнадежно больной девочке, которой за всю ее жизнь ни разу не довелось побегать и поиграть, как обычным здоровым детям.
— Я не буду больше пользоваться косметикой, обещаю, — продолжала Лаура. — Даже помадой, хотя цвет мне нравится. Но… если это случится… Обещай и ты, папа.
— Обещаю. — Его голос звучал хрипло, сдавленно и так не походил на его обычный любезный тон.
Лаура потянулась вперед и слегка похлопала его по колену — дочь пыталась утешить отца.
— Можешь забрать у меня сундучок с косметикой, — сказала она. — И спрячь его так, чтобы потом легко было найти.
Он осторожно поднял ее с кресла и усадил к себе на колени, стараясь не задеть кислородную трубку. Она такая хрупкая, крошечная; ее ножки не достают до пола, как у шестилетнего ребенка. Он не мог вымолвить ни слова и только прижался своей черноволосой головой к ее затылку.
— Тебе он еще долго не понадобится, — наконец произнес он.
— Я знаю, — ответила она, но в ее печальных глазах отразилось совсем другое знание.
Она выглядела усталой. Он ласково коснулся ее щеки.
— Хочешь немного полежать?
— В шезлонге, — сказала она. — Посмотрю фильм.
Бернадетта откатила в сторону кресло с кислородным баллоном, а Ронсар уложил Лауру на обитый мягким плюшем шезлонг. Даже розовая помада не смогла скрыть, как побледнели губы девочки. Ронсар укрыл ее ноги пледом, а Бернадетта подложила ей под спину подушки.
— Ну вот! — сказала Лаура, поудобнее устраиваясь в шезлонге. — Теперь можно смотреть кассету. — Она покосилась на отца. — Это любовная мелодрама.
Ронсар снова напустил на себя притворно-суровый вид.
— Из-за твоих штучек я поседею раньше времени, — заявил он, сердито нахмурившись. — Любовная мелодрама, подумать только!
— И секс, — лукаво добавила она.
— Не говори мне больше ни слова, — сказал он, вскинув руки. — Ничего не хочу знать. И как только любящий отец может такое стерпеть! Попрощайся с мадам Джемисон и можешь смотреть мелодраму.
Лаура протянула свою худенькую ручку.
— До свидания, мадам. Мне было с вами очень весело. Вы придете ко мне еще?
— Конечно, — ответила Ниема улыбаясь, несмотря на щемящую боль в груди. — Очень рада была познакомиться с вами, мадемуазель. Вашему папе повезло, что у него такая очаровательная дочка.
Лаура взглянула на отца, и вновь выражение ее лица стало не по-детски серьезным.
— Это мне повезло, что у меня такой папа, — проговорила она.
Ронсар поцеловал ее, потрепал по щеке и с улыбкой вышел из комнаты, крепко сжимая руку Ниемы, словно ища у нее опоры.
Как только они вышли в коридор, он произнес по-французски: «Боже мой»и согнулся пополам, опершись ладонями о колени и тяжело дыша.
Ниеме невольно захотелось утешить его. Поколебавшись не долее секунды, она легко коснулась его плеча.
Он медленно выпрямился, сделал несколько шагов в сторону от комнаты Лауры и лишь потом заговорил снова.
— Иногда мне кажется, у меня нет больше сил нести этот крест, — сдавленно промолвил он. — Простите меня. Я не знал, что она… Я пытался скрыть от нее всю тяжесть ее болезни, но она так проницательна и умна не по годам… — Он умолк.
— Что с ней? — мягко спросила Ниема. На столике она заметила графин с ликером, налила ему полную рюмку. Он молча выпил.
— Она тяжело больна, — сказал он, вертя рюмку в руках. — И если бы что-то одно, все было бы не так безнадежно. У нее порок сердца, всего одна почка и фиброма мочевого пузыря. Фиброма затрудняет работу пищеварительного тракта и в меньшей степени легких, иначе она бы уже…
Он не договорил и с трудом перевел дух.
— Существуют новейшие препараты, которые могут Лауре помочь, однако ей трудно принимать лекарства. Она регулярно ест, но не растет и не набирает вес. Рост — это дополнительная нагрузка на сердце. А операция на сердце исключена из-за фибромы. — Губы его дернулись. — Найти подходящее донорское сердце почти невозможно. Она мала ростом, и ей потребуется сердце маленького ребенка, а разыскать такое будет сложно. Кроме того, у нее первая группа крови, резус отрицательный, что сводит шанс найти такое сердце практически к нулю. Но если бы его и нашли, по нормам медицинской этики его не следует пересаживать тому, у кого… у кого много других проблем.
Что тут скажешь? К чему произносить ничего не значащие фразы и выражать надежду на улучшение самочувствия Лауры?
— Я в течение многих лет пытаюсь найти донорское сердце на черном рынке. — Он уставился невидящими глазами на рюмку в руке. — Вкладываю огромные суммы в исследования в области лечения фибром, в производство лекарственных препаратов — словом, во все, что поможет ей выиграть время. Если бы мне удалось излечить ее хотя бы от одной болезни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84