А что делать тому, кто, как она, познал и боль, и ужас, и горечь утраты? И как смог он пережить эту трагедию?
— Джон, прости, мне так жаль, — прошептала она.
Он взглянул на нее с немым изумлением. Возможно, ему кажется, что она должна чувствовать к нему отвращение и ненависть за то, что он сделал. Ниема постаралась подобрать подходящие слова.
— Я не хотела причинить тебе боль. Откровенно говоря, я не верила во все эти разговоры, иначе никогда не произнесла бы этого вслух.
— Причинить мне боль? — повторил он с совершенным безразличием. Она не могла угадать выражение его глаз, скрытых за темными стеклами очков, и ей захотелось сорвать их с него. — Правда есть правда. Тут уж ничего не попишешь.
Его рука, теплая и сильная, слегка сжимала ее пальцы, чтобы ей не было больно. Он и раньше обращался с ней исключительно бережно — даже в Иране, несмотря на всю ее явную антипатию и открытую враждебность по отношению к нему. Он спас ей жизнь и утешал ее, когда она оплакивала свою потерю.
— Да, правда есть правда, но порой не все так просто. Что же на самом деле произошло? Она была двойным агентом?
Он неопределенно хмыкнул. Ниема в отчаянии сжала его руку.
— Ответь мне.
Джон остановился и посмотрел ей в лицо.
— Иначе что?
— Ничего. Просто расскажи все, как было.
Он молчал, и она решила, что он не согласится. Но тут он пожал плечами и произнес:
— Ну да, она была двойным агентом. И занималась этим за деньги. У нее не было родных в Советском Союзе или Восточной Германии, а также других смягчающих вину обстоятельств. Ее семья жила в Америке и не имела никакого отношения к разведке. Ей просто нужны были деньги.
Итак, он не собирается оправдывать свою жену и считает ее изменницей.
Это явилось бы ударом и для любого другого, а каково было Джону, который всю жизнь посвятил служению интересам своей страны?
— И как ты об этом узнал?
Он двинулся вперед по дорожке.
— Предательство Венеции раскрылось не сразу, однако я уже давно начал ее подозревать. Я подстроил ей ловушку, и она попалась.
— Она не догадывалась, что ты ее подозреваешь?
— Конечно, догадывалась. Она была на редкость умна. Но я подложил в ловушку приманку, от которой она не могла отказаться: имена двух наших высокопоставленных «кротов»в Кремле. Самому Олдричу Эймсу не удалось заполучить эту информацию. — Джон сурово сжал губы. — Я чуть не опоздал и едва успел захлопнуть мышеловку. Это случилось в разгар «холодной войны», и секретная информация ценилась очень высоко, так что она не решилась передавать ее по обычному каналу. Она сняла трубку, позвонила в советское посольство и попросила политического убежища, поскольку прекрасно понимала, что я до нее непременно доберусь, и хотела было сразу назвать имена.
Он с трудом перевел дух.
— Я застрелил ее, — наконец вымолвил он, уставившись взглядом в массивную каменную ограду. — Я мог бы просто ранить ее, но не стал этого делать. То, что она знала, имело слишком большое значение: я не мог рисковать такими ценными «кротами». Их надо было оставить на месте. Она уже успела сказать своему начальнику, что знает их имена; они бы перерыли небо и землю, чтобы ее разыскать, как бы далеко мы ее ни упрятали, в какую бы тюрьму ни поместили, какую бы охрану ни поставили. Поэтому я ее убил.
Они молча продолжали путь, переходя от клумбы к клумбе и любуясь искусно спланированным садом. Ниема по-прежнему сжимала его руку в своей и размышляла над тем, какой же силой воли обладал этот человек, вынужденный совершить такое, что просто не укладывалось в голове. Но он не искал себе оправданий, не пытался обелить себя или исказить факты. Он не один год жил с этим бременем, продолжая делать то, что делал.
Многие посчитали бы его чудовищем. Впрочем, им не дано видеть дальше собственного носа: они будут осуждать его за то, что он убил свою жену, или же просто посчитают, что никакая информация не стоит таких жертв. Но те, кто постоянно ходит по лезвию ножа, лучше знают, что имеет значение, а что нет. Даллас отдал жизнь за свою страну в другой битве, однако в той же войне.
Джон спас тысячи жизней, а не только тех двух «кротов». Советский Союз распался, перестала существовать Берлинская стена, и мир вроде бы в безопасности. Но он продолжал работать на передовой, подставляя себя под пули.
— А почему она не выдала тебя? — спросила Ниема. — За твою голову много бы дали.
— Спасибо на добром слове, — сухо заметил он. — Однако я стою гораздо меньше тех двоих. Мне доверяли, меня считали благонадежным, и поэтому я был ей полезен как прикрытие, но она и сама имела доступ к секретной информации на самом высоком уровне.
— Я даже представить себе не могу, как тебе удалось это пережить, — с горечью промолвила она и снова сжала его руку, пытаясь без слов сказать ему о том, как она сочувствует ему и как раскаивается в том, что затронула эту больную тему.
Он взглянул на нее сверху вниз, потом вскинул голову, оглянулся и потащил ее в цветущую беседку, подальше от посторонних глаз.
— Ну, держись, — предупредил он ее и склонился к ее лицу.
Его рот впился в ее губы жадно, страстно. Она обхватила его руками за плечи и прижалась к нему. Кровь стучала у нее в висках, сердце бешено колотилось. По ее телу пробежала томительная дрожь, и она еле сдержала стон, готовый сорваться с губ. Его язык проделывал медленный эротичный танец у нее во рту, входя и выходя. Обхватив руками ее бедра, он прижал ее к себе, и они еще теснее прильнули друг к другу. Ниема чувствовала, как растет в нем возбуждение, и ее охватила сладостная дрожь, в то время как рассудок давно уже бил тревогу. Она тщетно старалась не виснуть на нем, как безвольная тряпичная кукла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84