Ты, кажется, заметил, что мне нравится Жозефина.
— Очень может быть, Милон.
— А разве это западня?
— Конечно нет еще, но ведь чего нет, то может быть.
— Не знаю, на что ты намекаешь, — ответил Милон, — но могу только сказать тебе откровенно, что у меня и в мыслях нет ничего дурного, клянусь честью!
— Тем лучше! Мне показалось, что ты начинаешь засматриваться на Жозефину.
— Совсем, совсем засмотрелся, Этьенн! Я люблю ее!
— Так будь осторожнее, дружище, чтобы страсть не заставила тебя идти в разлад с рассудком и твоими постоянными добрыми правилами. Такая любовь опасна.
— Не думаю. Я искренне люблю Жозефину, и у меня одно желание — обладать ею.
— Да как же так, милый друг?
— Что за вопрос, виконт? Я женюсь на ней.
— Ты это серьезно говоришь?
— Послушай, ты чертовски смешишь меня своими вопросами, беарнец. Говорят тебе, я женюсь на Жозефине!
— А что скажет твой отец? А шпагу мушкетера ты уже на гвоздь повесишь?
Милон с удивлением посмотрел на него.
— Я тебя не понимаю, — сказал он.
— Я буду говорить яснее, Милон. Я вижу, ты многого еще не знаешь, а между тем, тут идет речь о вещах очень важных. Знаешь ли ты отца и брата Жозефины?
— Нет, она ни разу не говорила со мной о своих родных, — не понимаю, отчего.
— А я хорошо понимаю и объясню тебе, мой друг. Слыхал ли ты о Ночлежном острове на Сене?
— Об этом разбойничьем гнезде? Как не слыхать!
— Слыхал ли ты, что там есть гостиница с отвратительной репутацией? Она называется гостиницей Белой Голубки.
Милон видимо испугался.
— Нет, — ответил он, — об этом я никогда не слыхал. Гостиница Белой Голубки?
— Да, да. Хозяина ее называют Пьером Гри.
— Слыхал.
— Он принадлежит к числу самых отъявленных мошенников, — продолжал Этьенн. — Его все боятся, даже полиция избегает заходить в тот закоулок, где он живет, и входить с ним в какие-то столкновения, потому что все бродяги Ночлежного острова стоят за него. У этого Пьера Гри было трое детей, два сына и дочь. Одного, Жана Гри, я убил в Лондоне, в трактире Дугласа, другой, Жюль Гри, поступил в гвардию кардинала, а дочь его зовут Жозефиной.
— Как… Жозефина… Белая Голубка! Теперь я понимаю, отчего она так испугалась, когда я назвал ее этим именем! О! Господи! Эта милая, чистая девушка — дочь Пьера Гри!
— Теперь ты видишь, что о союзе между Жозефиной и тобой не может быть и речи. Я считал своим долгом предупредить тебя, Милон, хотя мне и очень жаль разочаровывать тебя, но я вижу, что ты серьезно любишь дочь этого негодяя.
— Буду с тобой откровенен, Этьенн. Я ее люблю всем сердцем, и твои слова — жестокий удар для меня. Если бы ты знал, с каким самоотвержением она ухаживала за мной! Теперь я понимаю, почему она постоянно избегала всяких объяснений, не хотела слушать моих признаний, она сознавала в душе, что между нами ничего не может быть общего.
— Это очень хорошо ее рекомендует, — сказал виконт, — она любит тебя и знает, что ты не можешь ей принадлежать. Мне от души жаль бедную девушку и тебя, мой друг! Во всяком случае" надо хорошенько подумать об этом.
— Не знаю еще, как я решу, но подумаю. Во всяком случае, я очень многим обязан ей. Я провел в замке тяжелые, но прекрасные часы, потому что узнал о самоотверженной любви Жозефины. Знаешь, д'Альби, мне кажется, в замке происходит что-то необъяснимое. С тобой я могу говорить об этом, но с маркизом не решался. По-моему, у него есть что-то общее с этой тайной.
— Расскажи, пожалуйста, что же там происходит? — спросил Милон.
— Я тебе могу сказать одно, что в замке, кроме маркиза и старой Ренарды, живет еще какая-то женщина, которую тщательно скрывают.
— Почему же ты не расспросил маркиза?
— Я думаю, что это было бы очень тяжело и даже неприятно ему. Не знаю, какие у него отношения с этой таинственной женщиной, но знаю, что она имеет право жить в замке, хотя ее никто не видит и никогда о ней не говорят.
— Как же ты узнал о том, что она в доме? — спросил виконт.
— Довольно странным образом. Маркиз и Ренарда не знают, что я открыл их тайну. В первый вечер, когда меня принесли и положили в отведенной для меня комнате, Ренарда ушла, вдруг дверь отворилась и вошла какая-то женщина со свечой в руке. Она была бледна, но очень хороша собой, в движении ее было что-то робкое и вместе с тем величественное. Она, не глядя на меня, подошла к сложенным в углу подушкам и простыням и подожгла их. Я лежал в полуобмороке, все видел, но не мог пошевельнуться.
— Тебе просто снились тяжелые сны, Милон!
— Нет, мой друг! Ренарда с Жозефиной и Вильмайзантом еле-еле подоспели потушить пожар. Таинственная дама давно исчезла. Дым и старания поскорей удалить обгоревшие вещи и все, что могло выдать присутствие женщины в доме, неоспоримо доказывали, что я все это не во сне видел.
— Чудеса! — сказал в раздумье Этьенн. — И ты вполне уверен, что не бредил?
— Клянусь тебе!
— Значит, маркиз имеет основание скрывать это обстоятельство.
— Потому-то я и не расспрашиваю его. Но тише. Он, кажется, идет. Не видел ли ты Каноника?
— Он куда-то торопился, — ответил виконт, — и потому только перекинулся со мной несколькими словами. Я встретился с ним вчера вечером на улице.
— Он, кажется, расставшись с военным мундиром, разошелся и с нами, — заметил Милон. — Он всегда был холоден и скрытен.
— У каждого свой характер, — сказал Этьенн и пошел поздороваться с маркизом, быстро шедшим к ним навстречу.
— Сейчас будет его эминенция, — сказал маркиз, тихо засмеявшись и пожимая руки товарищам.
— Тем лучше, мы отойдем в сторонку, — сказал виконт.
— Напротив, мне кажется, теперь-то мы и должны быть ближе, — с раздражением вскричал Милон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122