.. Ладно, я тебе на этот раз прощаю… Уж очень мне интересно будет посмотреть на рожу той, когда она узнает!— Она не узнает.— Как же! Да я сама ей скажу, когда встретимся у колодца!— Вот сплетница! Уж больно ты любишь шишки да царапины!..— А сам-то!Стоя друг против друга, они залились смехом.Гильемета не могла успокоиться:— Скажи-ка… Кто это, новая-то твоя?Но Тома насмешливо свистнул.— Кто? — сказал он, — а та, к которой я пойду… и которая мне не прожужжит ушей, как ты, болтунья! Ну, теперь довольно. Дай пройти, мне пора… Уж первый час, никого не останется в кабаке!Она за него уцепилась:— Скажи, кто? А то не пущу…Он поддразнил ее:— Береги лучше юбку!.. Я сам тебя не пущу…Красная, как мак, она вырвалась сильнее, чем стоила эта шутка.— Иди, дурной!.. Вот тоже… видали вы такого пирата?— Замолчишь ты, балаболка?Насильно ее поцеловав, он захлопнул за собой дверь. VII В кабаке у Больших Ворот матросы Жюльена Граве все еще пьянствовали. Все были налицо. Входящего Тома Трюбле со всех сторон встретили криками.— Будьте здоровы! — сказал он, отвечая всем сразу. — Вот и я опять, как обещал. Где бы тут присесть?Он перелез через две скамейки и через стол. Плащ свой вскинул на плечо. Ножнами своей шпаги он задел чей-то стакан и опрокинул его.— Смотри-ка, Трюбле! — вскричал сидевший за стаканом. — Твоей шпаге пить захотелось.Трюбле засмеялся. В дальнем углу кто-то, сидевший за столом с несколькими собутыльниками, поднялся с табурета.— Шпага? — сказал он. — Так, стало быть, мы теперь уже дворяне?Тома Трюбле, успевший сесть, сразу вскочил.— Кто меня задевает? — сухо спросил он.Но тот предпочел благоразумно промолчать. Тома снова занял свое место. Матросы поднимали вокруг него стаканы.— Трюбле, матрос! Ура! Выпей за наше здоровье!Он выпил. И пока служанка подавала новую кружку, он сделал вид, будто портупея ему мешает, и, отстегнув ее, положил шпагу на стол, как при нем это давеча сделал кавалер Даникан.— Черт подери! — выругался он. — Хочет она пить или нет, а за эту рапиру тоже стоит раздавить стаканчик; это та самая, которую носил покойник Гильом Морван, наш капитан. И, поистине, он хорошо ею владел.— И ты тоже! — закричали ребята. — Ура! Этот стакан за рапиру!Иные сказали: «за рапиру Гильома Морвана», а иные: «за рапиру Тома Трюбле». Довольный Тома ударил рукой по стальному эфесу, по-прежнему подражая Даникану.— Так-то! — сказал он, поглядывая в дальний угол. — Шпага стала моей, как вы все подтвердили, по праву наследства. И как Гильом ею владел, так буду владеть ею и я, — капитан, как и он…Он громко произнес надменный девиз, который герцогиня Анна высекла на границе своего замка:— И «кто бы ни роптал, — так будет! Я так хочу!»Послышались новые восторженные крики. Один из рьяных матросов со всей силы ударил кулаком по столу.— Ура! — завопил он. — Эту чашу за Тома, капитана!Чей-то голос, трудно было разобрать откуда, спросил:— Капитан? Да будто бы?— Да, капитан! — властно сказал Тома. — «Кто бы ни роптал…»Но никто не роптал, совсем напротив. Во всей кучке матросов с «Большой Тифены» поднялось шумное ликование.— Правильно сделано! — кричали со всех сторон. — Командуй, капитан! Бей голландцев! Да здравствует король! Тома, бери нас к себе на судно, мы твои люди.— Черт меня побери, — воскликнул Тома, — если я не заберу вас всех, доказавших свою храбрость!— Когда ты снимаешься с якоря? — спросил один из самых трезвых.— Завтра, если захочу! — решительно ответил Тома.В это время среди тех, кто пил в дальнем углу кабака, разгорелся спор:— Да сиди ты! — советовал один из них другому, тот самый, что недавно издевался над шпагой Тома Трюбле. — Сиди и подожди немного. Не видишь разве, он пьян?— Да, — подтвердил еще один. — И смотри, пьяный, он зол, как собака. Так же, как его отец, и все в их доме, когда напьются.Но вставший не слушался товарищей.— Как собака или кошка, — мне все равно. Ты разве не слышал, что он намерен завтра сняться с якоря? Я сегодня же с ним поговорю, и, пьяный или трезвый, а он меня выслушает.— Винсент, ты с ума сошел! Чего ты? Незачем искать ссоры…— Я и не думаю ссориться. Нет, клянусь Богоматерью, я не ищу ссоры!Продолжая стоять, он высвободился из рук, пытавшихся его удержать. И подойдя к столу, за которым сидели ребята с «Большой Тифены», он придвинулся к Тома Трюбле и положил ему руку на плечо.— Тома! — окликнул он его глухим и немного хриплым, но четким голосом.Сразу наступило молчание. Человек, обратившийся к Тома, говорил негромко. Тем не менее его хорошо расслышали, может быть из-за странного его голоса. И как только он его окликнул, все пьяницы тут же прекратили крик и пение, так как для всех стало явной и неожиданной очевидностью, что не время горланить, и что должно произойти что-то важное.Тома Трюбле разом повернулся на своем табурете. Побеспокоенный таким образом в разгаре пьянства и среди своих матросов, он готов был по своей природной вспыльчивости броситься на незваного собеседника. Он вскочил, сжав кулаки.Но увидев подошедшего и узнав его, Тома сразу утих, расхохотался и снова уселся.— Вот как? — сказал он. — Это ты, Винсент Кердонкюф? Чем ты там занят, в своем углу; отчего не идешь сюда, выпить с нами?Успокоенная толпа громко выразила одобрение. Один только Винсент Кердонкюф не вторил ей.— Тома, — сказал он, — ты, я знаю, хороший товарищ, и я тебе благодарен. Но сейчас нам с тобой совсем не время пить, у меня к тебе дело, и важное дело. Ты не сказал ли только что, что завтра, может быть, снимешься с якоря и выйдешь в море?— Да, сказал.— Так значит нам с тобой надо сегодня поговорить с глазу на глаз, и, если угодно Богу, по-дружески.Тома, как ни казался он только что горластым и крикливым, на самом деле не выпил и четверти того, что ему надо было, чтобы хоть немножко захмелеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51